А потом пришла телеграмма, и Адди неделями смеялся и плакал, не зная, как вести себя без груза вины и тревоги, которые неотвязно были с ним почти десять лет. Теперь он будто стал легче, избавился от бремени. «Я свободен», – как-то сказал он Кэролайн, когда она спросила, что он чувствует. Это был единственный способ описать чувство. Наконец-то, свободен всем сердцем верить, что не одинок. Адди сразу же ответил на телеграмму Генека, умоляя его приехать в Рио – пока Варгас снова открыл двери Бразилии для беженцев. Родные с готовностью согласились. Генек написал, что они сразу же подадут заявления на визы. Конечно, процесс оформления документов и проезда в Южную Америку будет медленным, но это даст Адди время подготовиться к их приезду.
Как только решение было принято, Адди занялся поисками жилья. Для родителей он нашел квартиру на авенида Атлантика, для Халины и Адама – студию с одной спальней недалеко от себя на Карвалью Мендоса, для кузенов и тети Терзы – квартиру с двумя спальнями на руа Белфорт Рошу. Для каждой из квартир он своими руками сделал самую необходимую мебель: каркасы кроватей, письменный стол, пару стеллажей. С помощью Кэролайн он собрал разномастные тарелки, столовые приборы, несколько кастрюль и сковородок, а также купил на блошином рынке в Сан-Кристоване парочку саронгов и недорогих картин, чтобы повесить на стены. Квартиры спартанские, они не идут ни в какое сравнение с прекрасным домом на Варшавской улице, где прошла его юность, но это лучшее, что он смог сделать.
– Надеюсь, они не против некоторое время пожить как студенты, – сказал Адди со вздохом, осматривая квартиру, в которой скоро поселятся его родители.
Простой письменный стол из клееной фанеры, который он смастерил неделю назад, выглядел комично по сравнению с красивым столом из атласного дерева, который он помнил в маминой гостиной в Радоме.
– О, Адди, – заверила его Кэролайн, – уверена, они будут только благодарны.
Пальмы вдоль руа Бамбина сливаются в зеленые штрихи по краям зрения Адди, пока он несется в «Шевроле», который по этому случаю одолжил у Себастьяна. Он качает головой. Отчасти ему до сих пор кажется, что это фантазия. Два дня назад он впервые в жизни почувствовал, как крошечная ручка его первенца обхватывает его мизинец, – и скоро он почувствует прикосновение матери, отца, сестер, братьев и кузенов, племянницы, которую еще ни разу не видел, нового племянника. Он снова и снова представляет себе встречу. Но ничто – ничто в мире, понимает он, – не подготовило его к тому, каково будет увидеть свою семью вживую. Почувствовать тепло их щек своей. Услышать их голоса.
Пока Адди ведет машину, его мысли перескакивают назад во времени к мартовскому утру в Тулузе в тридцать девятом году, когда он открыл мамино письмо, в котором она писала об изменениях в Радоме. Он вспоминает свое пребывание во французской армии, как подделал документы о демобилизации, которые до сих пор носит в бумажнике из змеиной кожи. Вспоминает, как они с Элишкой держались за руки на борту «Альсины», как он болтал с местными в Дакаре, как обманом выбрался из палаточного лагеря в Касабланке и оказался на борту «Мыса Горн». Вспоминает плавание через Атлантику, недели заключения на Илья-дас-Флорис, свою первую работу в переплетной мастерской в Рио, свои бесчисленные визиты в почтовое отделение Копакабаны и отделения Красного Креста. Он думает о вечеринке Джонатана, о том, как быстро и сильно колотилось в груди сердце, когда он набрался смелости представиться Кэролайн. Он думает о зеленоглазом сотруднике консульства, который подошел к ним перед «Поркао», о словах, отпечатанных на тонкой бумаге телеграммы – словах, которые в один миг изменили все. Он не видел семью почти восемь лет. Восемь лет! Им предстоит наверстать почти десятилетие. С чего им вообще начинать? Столько всего надо узнать и рассказать.
Адди приезжает в порт ровно в одиннадцать. Он наспех паркуется, чуть не выдернув ручной тормоз из гнезда, и бежит к белому кирпичному зданию таможни, отделяющему его от залива Гуанабара. Он был здесь уже четыре раза: дважды, когда впервые приехал в Рио, и дважды за последний месяц, чтобы узнать подробнее о том, что именно произойдет, когда его семья прибудет. Ему сказали, что их проводят с корабля на паспортный контроль, а затем в другой кабинет, где зададут несколько вопросов, прежде чем подтвердить и проштамповать визы. Ему не разрешат приветствовать их, пока не завершатся все процедуры.
Слишком возбужденный, чтобы ждать внутри, Адди обходит здание таможни и резко останавливается, когда перед ним внезапно открывается вид на залив. В гавани десятки маленьких рыбацких суденышек и пара грузовых судов, но только одно везет его родных. Не дальше пятисот метров навстречу ему плывет транспортное судно, выпуская в безоблачное небо пар из двух больших турбин. Оно огромное. «Герцог Кашиас». Должно быть оно!
По мере того, как судно подходит ближе, Адди различает вдоль носа крошечные силуэты пассажиров, но разглядеть отдельных людей невозможно. Он прикрывает глаза от солнца и прищуривается, идя по причалу между остальными встречающими. «Герцог» движется невыносимо медленно. Адди ходит туда-сюда на краю причала. Наконец он больше не может выносить ожидание.
– Ола! – кричит он рыбаку, гребущему мимо в своей шлюпке. Старик поднимает голову. Адди достает из кармана пять крузейро. – Можно позаимствовать вашу лодку?
Сидя на деревянной лавке в шлюпке спиной к «Герцогу», Адди гребет, глядя, как уменьшается белое здание таможни. Он проплывает буй, отмечающий границу зоны, где запрещено создавать волнение, и идущий в сторону берега капитан свистит ему – «Perigoso!»
[122] – но Адди только усерднее гребет, время от времени оглядываясь назад, чтобы оценить расстояние.
Когда собравшиеся на причале превращаются в точки на горизонте, Адди складывает весла. Сердце в груди колотится как метроном, отмеряя сто двадцать ударов в минуту. Тяжело дыша, он перекидывает ноги через лавку и поворачивается лицом к «Герцогу». Снова прикрыв глаза от солнца, он медленно встает, широко расставив ноги для устойчивости, и внимательно осматривает нос судна. Что угодно отдал бы, лишь бы мелькнуло знакомое лицо! Безуспешно. Он еще слишком далеко. Адди садится, разворачивается спиной к кораблю и гребет ближе.
Он в тридцати метрах от «Герцога», когда его барабанные перепонки оживают, посылая по телу разряд энергии. Он узнает голос – голос, который больше пяти лет слышал только во снах.
– А-а-а-дди!
Он бросает весла на дно шлюпки и неловко встает, чуть не опрокинувшись, прежде чем восстановить равновесие. И видит ее, машущую над головой платком, совсем как в тот день, когда он оставил ее на железнодорожном вокзале. Мама. И рядом с ней отец поднимает и опускает трость, как будто делая дыры в небе, а рядом с ним его сестра бешено машет одной рукой, держа в другой большой сверток, возможно ребенка. Это так похоже на его младшую сестренку – захотеть удивить его своими новостями. Адди вытягивает шею и смотрит на свою семью, широко раскинув руки над головой: еще чуть-чуть – и он дотронется до них. Он кричит их имена, а они кричат в ответ, и он плачет, и они тоже, даже отец.
