– Савельев, чего застыл? – Кулачок Зои впечатался мне под лопатку. – Макс с тебя скальп снимет, давай бегом!
Сумка хлопала ее по тощему боку, волосы расползлись по спине – тонкие, серые, как пересохшие водоросли, выброшенные прибоем на сушу. Зоя оглянулась через плечо, на ее потрескавшихся губах висел отслоившийся кусочек кожицы. Почти незаметно, ничего особенного, но меня затошнило.
– Идем, говорю!
Она остановилась, дожидаясь, пока я доползу до нее. Непослушное тело переваливалось с бока на бок, в груди влажно клокотало – обернись и увидишь склизкий след, как от гигантской улитки. Я полз, Зоя нетерпеливо смотрела на меня, перебирая длинными ногами. Где-то в «Мистере Картофеле» начинал закипать праведным гневом Максим.
Как вообще можно перемещаться в пространстве, если полностью состоишь из сонливости и соплей? Если ноги – не ноги, а пудовые мешки с сыпучим песком, если в ушах гул, а перед глазами клубится тьма – сладковатая, завораживающая и пыльная? Что я вообще делал там, на серой улице среди серых людей, если единственным моим желанием было вернуться в комнату, рухнуть на тахту, прижаться раскаленным лбом к холодной стене и уснуть? А дальше, будь, что будет.
Но Зоя ждала меня, протягивая свою крупную мужскую ладонь, ничем не схожую с той, что привиделась мне во сне. Пришлось хвататься за нее, чтобы не упасть, а потом из последних сил перебирать ногами, чтобы поспеть за тянущей меня за собой Зоей. Ее шершавые, измученные работой пальцы не хотелось перебирать в своих, и запоминать их прикосновение не хотелось.
В моей жизни было мало женских рук, и все они походили на Зоины – просто руки, просто пальцы, ничего способного пронзить тело миллиардом мельчайших ядерных взрывов. Откуда же взялись тогда нежные прикосновения мягкой и влажной ладошки Норы? Откуда вообще берутся сны? Что-то же должно было дать толчок подсознанию, чтобы оно сгенерировало и дом, и лестницу, и запахи, и пыль, и Нору. Значит, я где-то видел их – разобранные на детали, случайные образы и ощущения, если сумел воссоздать такими реальными, живыми и объемными.
Эта мысль – ясная и простая, подействовала, как банка энергетика, выпитая натощак. Кровь заструилась по венам с тройной силой, в голове стало легко и тихо. И я наконец смог сфокусироваться на Зое, продолжающей тащить меня к кафе.
– Приперлась вчера туда, как дура последняя! Отпахала смену, а мне чаевых в итоге оставили рублей двести всего. Ну и мелочь всякую, представляешь, подстава какая! – бубнила она, не обращая внимание на тишину в ответ. – И вечер испоганили… Но можно и повторить, да? – мельком бросила взгляд серых по-рыбьи блеклых глаз.
Кожица на губе висела рваным лоскутом. Я тяжело сглотнул, кадык поднялся и опустился, как кухонный лифт. Интересно, в том доме есть кухня? А лифт? Эдакая коробка, ходящая верх и вниз, чтобы господа получали самое холодное вино из погреба, самое горячее жаркое с плиты.
– Ты сегодня как? Занят вечером? – Жаркий шепот обдал меня чужим дыханием с запахом ментоловой пасты.
Зоя подошла совсем близко. Я видел темные точки на ее носу, видел маленькое воспаление у правой брови – свеже выщипанной, потому совсем блеклой, и катышки тонального крема, и сбившуюся к уголкам глаза тушь. Я как-то сразу понял, что Зоя готовилась к этому разговору – встала пораньше, разложила перед собой тюбики, щипчики и коробочки, полные девичьих секретов. Прямо увидел, как она крутилась у зеркала, расчесывала волосы, как водила по ресницам тушью, неумело, нервно. Почувствовал, как стеснялась она сама себя, пока репетировала, что скажет мне при встрече, как намекнет, что не прочь повторить вчерашнюю встречу, продолжить ее, логически завершить.
И разочарование ее, пока смутное, задавленное в глубине сердца, я тоже почувствовал. Из загадочного приятеля с работы я уже начал превращаться в недалекого провинциала – болеющего, медлительного, сидящего на чем-то тормозящем. Я видел это в ее глазах, в том, как отчаянно она пыталась расшевелить меня – не потому что я успел понравиться ей, нет, разумеется, нет. Ей просто было жаль себя, вертящуюся у зеркала понапрасну.
– Не занят. Давай, – проговорил я, смиряясь с тем, что неминуемо должно было произойти между нами. – После смены?
Никогда не думал, что вялое предложение прогуляться вечерком из моих уст может заставить чье-то лицо вытянуться от удивления, а потом покрыться розоватыми пятнами удовольствия.
– Да! – слишком быстро, слишком радостно ответила Зоя, сдавая себя с потрохами. – После смены.
Но смену еще нужно было прожить. Мы опоздали ровно на три минуты. Еще пятнадцать пришлось мяться на входе, выслушивая нудную нотацию от Максима. Закончилось все обещанием сократить дневной заработок в половину. Минимум. Я тут же начал подсчитывать, сколько же это будет. А Зоя только хмыкнула, пожала плечами и пошла к стойке. Провожать ее взглядом не хотелось – что я там не видел, в ее сутулой спине, неловкой походке и секущихся кончиках волос. Но я дождался, пока она обернется, ответил на улыбку слабым ее подобием и только потом взялся за швабру.
Мозг судорожно вырабатывал план побега из расставленных Зоей сетей. Но я привык поступать так, как ожидала от меня мама, и разочаровать кого-то, обладающего пусть блеклыми, но признаками женщины, оказалось задачкой посложнее, чем сдать выпускные экзамены.
Правда, ожидания Зои были не самой глобальной проблемой дня. Старенький веник, которым я счищал подсохшую грязь с лестницы, почти невесомый вчера оказался вдруг неподъемно тяжелым. Руки немели, кололо в пальцах. Я двигался медленно и тяжело, как перегруженная баржа с пробоиной ниже ватерлинии. Ноги разъезжались по мокрой плитке, швабра перевешивала меня, склоняла к полу, я обливался потом, жалобно улыбаясь в ответ на замечания Максима.
– Да, сейчас уберу!
– Да, я потороплюсь.
– Да, я видел, что ребенка стошнило на пол мужского туалета.
– Да, столы такие же липкие, как и вчера.
Голова падала на грудь от каждого кивка, язык заплетался, зубы стучали друг о друга. Безмолвная Зуля снова налила мне чая из бездонного термоса, я снова выпил, подавился и долго кашлял горечью – и ведь каждый день сухонькая казашка таскает с собой эту гадость! От обеда я отказался, подгорелая картошка меня не прельщала. Вода из-под крана отдавала хлоркой, но я глотал ее с жадностью – от ее холода сводило зубы, и я на время пробуждался, выползал из температурного кокона, чтобы успеть сымитировать хоть какую-то деятельность перед Максимом.
Тот на удивление велся, а может быть, его отвлекала новая кассирша Евгения – пышнотелая, громкоголосая дама, крашеная блондинка чуть за тридцать. Зоя поглядывала на нее сумрачно, на фоне пышущей здоровьем Женечки ее акции в глазах начальства падали с умопомрачительной скоростью.
– Сучка старая! – прошипела Зоя сквозь зубы, когда я проползал мимо нее, волоча за собой швабру. – Еще бы на стол сиськи свои вывалила.
Белоснежная грудь Евгения и правда выставляла напоказ. Две нежные подушечки, любовно поддерживаемые красным бюстгальтером – его очертания виднелись сквозь полупрозрачную блузку. Максим не отводил от них плотоядного взгляда, забыв, что за целый день ни разу не проверил ободка унитазов на наличие желтого налета. Потому негодование Зои мне не передавалось. Пусть Женечка хоть голой ходит по кафе, лишь бы мое жалкое состояние так не бросалось в глаза.
