Стас любил полеты за то, что это время принадлежало только ему. Если срочные документы не припирали к стенке, он либо читал детективы, либо смотрел кино, которое заботливо накачивала в ноутбук секретарша. Поэтому он стал предпочитать бизнес-класс бизнес-джету. На рейсовом Стас, как правило, оказывался предоставлен сам себе, а в бизнес-джете приходилось разговаривать. На одну полезную или хотя бы интересную беседу приходилось пять о какой-то ерунде.
В этот раз не повезло по всем фронтам. Ноутбук умер, на руках не было ни чтения, ни кино. Все, с кем он был на конференции, улетели на джете за час до гибели ноутбука. Предстояло несколько часов поскучать и, может быть, попробовать вздремнуть.
Его ряд был пуст. Прямо за ним сидели две женщины, одна почти девочка, вторая явно старше. Перед посадкой Стас не успел разглядеть их лица. Если бы молодая девушка была одна, он наверняка попробовал бы с ней познакомиться. Почему нет?
Сразу стало понятно, что старшая женщина недовольна, а младшая над ней подшучивает.
— Твой отец, как назло мне, второй раз отправляет нас вместе в поездку, где тебе раздолье, а мне девать себя некуда, никаких культурных ценностей, никакого интеллектуального общества, слава богу, не запрещает книги с собой брать.
— Которые я и таскаю, не утруждать же пожилую женщину.
— Не хами.
— Хорошо, в общем, таскаю их я. В прошлый раз твой сын отправлял нас в Рим и Милан, вот уж культурных ценностей было вдоволь.
— Но ты таскалась по магазинам и клубам, а не со мной по музеям.
«Бабушка и внучка», — с интересом подумал Линькович. Они явно ссорились. Аудиоспектакль мог стать отличной заменой чтению и кино. Линькович махнул рукой стюардессе, чтобы она плеснула ему коньячку, отдыхать надо было со вкусом.
Бокал коньяка и недосып, наложившийся на взлет, вырубили его на несколько минут. Когда Стас проснулся, дискуссия сзади набирала обороты.
— Твой отец всегда смотрел в рот моему мужу, явно был папин сын. А твой дед…
— Он мне нравился.
— Представь себе и мне тоже, я его очень любила, даже когда выгнала, вот он меня, наверное, нет.
— И так прожили почти тридцать лет?
— Да, так бывает, один целует, а другой — подставляет щеку… Так вот, твой дед всегда не ладил с моим отцом. Комплексовал из-за того, что он нищий переводчик, а мой отец занимает важный пост в горкоме. У него мечта была стать самодостаточным, если не по должности, то хотя бы в деньгах. Перестройка его с толку и сбила окончательно. А вместе с ним и твоего папу.
Женщины замолчали. Стас понял, что когда-то слышал эти голоса, один — так точно. Однако встать и разглядывать лица посчитал неудобным. После ужина, решил он, встану как бы размять ноги и посмотрю на них.
— Твой сын не напоминает мне человека, сбитого с толку.
— «Твой сын», он отец тебе вообще-то.
— Что он сделал, кроме того, что писькой пошерудил?
— Даша!..
— Хорошо, прости, прости, отчим у меня был настоящий, хороший, добрый, маме с ним было отлично, я помню, как она убивалась, когда он умер так по-дурацки, а твой сын — ну, кроме совсем детских воспоминаний, ну ни фига. Пузатая фикция, хорошо, что при бабках.
— Он не жадный, это правда.
— Ну может быть, еще и веселый когда-то был, но в последнее время прямо лопается от важности, страна на нем, то-то страна такое говно.
— Я хотела, чтобы он другими вещами занимался.
— Живописью и пением?
— Какая ты остроумная. Наукой. Или журналистикой. Или чем-то еще нравственным. А от его нынешней работы меня тошнит.
— Вот как раз питание несут, всем будет весело, если стошнит.
— Даша!..
Стас так и не успел понять отношение Ивана Георгиевича к его занятиям. Наверное, было по душе то, что явно успешно, суть — наверное, нет. Не хватило откровенных разговоров, но как подгадать, как понять, что отец готов общаться? Неожиданная посиделка под футбол так и осталась единственным в своем роде событием. Хотя отношения после этого потеплели. Отец стал понемногу принимать помощь.
Стас регулярно привозил на дачу гостинцы и консервы для отцовских зверей. Еще один раз на даче «забылись» три бутылки виски. Это получилось удачно. Когда после смерти отца он разбирал дом, все они были початы весьма основательно. Линькович-младший взял их домой и делал по глотку в дни рождения родителей и в дни их смерти.
— Фамилия еще какая-то странная…
— Это псевдоним. Прадеда твоего отца арестовали в середине тридцатых, и его сын отрекся от «врага народа», взял псевдоним в честь любимого поэта, женился, родил твоего деда, ушел на войну и погиб честь по чести. Похоронка вроде как родительский грех отмолила. Жене о своей семье толком ничего не рассказывал. В середине пятидесятых годов, когда началась реабилитация, она пыталась узнать, какая настоящая фамилия, но расспрашивать оказалось некого. Было известно, что у деда была еще сестра старшая, родила мальчика, кажется, а потом ее выслали куда-то, концов опять же не найти. Хотя имя у него было редкое, очень необычное, пытались по нему, но где уж там.
— Отчество Владиленович оттуда же?
— Обычное для тех времен имя.
Отчество явно с чем-то ассоциировалось, но тут принесли ужин. Стас спросил еще коньяку. Он вспомнил прадеда, которого видел только на портрете в гостиной и фотографиях в книгах о войне. Его активно поминали в своих мемуарах прославленные маршалы: «Дивизия, которой командовал товарищ Линькович, заняла свои позиции», — а вот каким он был человеком, не было ни слова.
От деда и бабки остались две фотки — на упоминания в монографиях они не навоевали. А может быть, предок внучки воевал рядом с его дедом, оба они погибли, может быть, в одном бою. Стас пил редко, но сегодня коньяк шел.
— Ты сказала отцу, что хочешь поменять фамилию?
— Ба, не начинай.
— Ну когда-то надо, ведь невозможно всю жизнь скрывать.
— Так он уже знает, сначала орал, потом сказал, что деньги давать не будет, я сказала, чтобы он эти деньги себе в толстую жопу засунул. Бабуль, не плачь.
Тут несколько порций коньяка взяли верх над Стасом. Сквозь приятную дрему он дал себе слово обязательно познакомиться с соседками. А у младшей такой приятный голос. «Писькой пошерудил», вот стерва…
— Просыпайтесь, мы прилетели.
Стас с некоторым недоумением посмотрел на стюардессу.
— Просыпайтесь, мы в Москве, нам уже пора эконом-класс выпускать.
Линькович кивнул головой, вскочил, оглянулся, махнул взглядом по пустым сиденьям.
Подхватив сумку и выдав стюардессе привычные сто долларов на чай, он быстро зашагал по рукаву, надеясь догнать бабушку и внучку. Но тут зазвонил телефон. «Феодосий — тоже ведь редкое имя», — подумал Стас и пошел чуть медленнее, чтоб говорить не на бегу.
