– Значит, он не обладал всеведением?
– Определенно нет. Во-первых, его, конечно, ограничивало человеческое тело. Во-вторых, он не мог полностью освободиться духом из узилища техиру – один коготок Дракона, так сказать, увяз. Вероятно, если бы он прорвался в область свободы, то полностью реализовал бы свою божественность и тогда…
– М-да…
Мы минуту помолчали, осушив по стакану пива.
– А скажи, Толя, как вы все же вообще-то узнали, что препарат украл он?
– Да после твоего рассказа как Головачеву в институте, так и мне у Сергея эту задачку решил бы любой, прости меня, идиот, не находящийся под гипнотическим воздействием, силу которого наш Дракон явно переоценил. Мы проверили, и все подтвердилось.
– Что же ты мне не сказал, а морочил голову, поощряя на всякие выходки. Этот сейф Ильи, например…
– Говорить было бесполезно. Стена гипноза не позволила бы тебе это принять. Все должно было развиваться своим ходом, естественно и спонтанно. И оказалось, что именно эта тактика и привела нас к грустному, но положительному результату. Теперь ты скажи мне, как же ты догадался, что я из ФСБ? По-моему, ты этому ничуть не удивился сегодня там, у Андрея, и вроде бы уже все знал.
– Так, результат некоего прозрения после психоделического сеанса, побочный такой результат. Но Сереге я все же уши надеру, равно как выскажу свое «фэ» и Троллю. Тоже мне, друзья и коллеги, называется.
– Мы их очень просили… Надо сказать, Сергей Соловьев не очень-то и врал, когда рекомендовал меня как оккультиста и герметиста. В конце семидесятых – начале восьмидесятых я действительно был вольным оккультистом с диссидентским кукишем в кармане. Скажи мне тогда, что в органах буду служить, здороваться бы перестал. А лет десять тому назад, когда я увидел, как разные оккультные сюжеты вторгаются в жизнь общества и государства, причем весьма трагическим или, по крайней мере, драматическим образом, я понял, что надо менять позицию, тем более что и власть сменилась, и страна обновилась… И вот теперь ФСБ. Согласись, здорово мы все это разгадали.
Я признал. Что было, то было.
Мы поговорили об Андрее. При всем ужасе, который вызывал его – неважно, исполнимый или неисполнимый – замысел, нам обоим было его жаль: его душа «страдала и любила», так пусть и «рай откроется для любви». К полуночи, когда батарея опустошенных бутылок «Клинского» стала угрожающей, а мы почувствовали себя выжатыми лимонами, пришло время ложиться спать. Но долго еще перед моими глазами стоял невыразимо прекрасный образ белоснежного дракона, заполняющего собой и своим сиянием всю вселенную. Мои глаза стали влажными, мне было грустно, но грусть моя была светлой (я впервые до конца понял этот образ Пушкина). Я заснул и мне снились какие-то неопределенные, но умиротворяющие образы.
На следующий день я распрощался с Анатолием, прогулялся по Москве и на четверть часа заехал на квартиру покойного Андрея, где обнаружил Полину Моргенштерн – приятную и элегантную даму, и кота – господина Отто. В Питер я вернулся «Авророй» и к полуночи уже был дома, к радости Инны. Филипп, кажется, был тоже рад, но виду не подал.
На следующий день я зашел в институт и договорился с Константином Ивановичем, что со следующего понедельника ухожу в отпуск, после чего сразу же написал соответствующее заявление, подписал его у внезапно появившегося в институте Георгия Тиграновича, прошептавшего мне на ухо: «Спасибо вам, голубчик, мне уже обо всем сообщили», и отнес в отдел кадров.
Выходя из института, я снова осознал тот момент, когда моей ладони коснулась массивная медная дверная ручка, но я впервые подумал, что, может быть, распрощаюсь с институтом и раньше, чем жизнь распрощается со мной.
Потом пошла череда дней, занятых работой над диссертацией и прогулками с Инной. Однажды я обратил внимание на то, как громко и торжественно звонят колокола Князь-Владимирского собора. Я вспомнил, что как раз сегодня 18 августа, канун дня Преображения Господня. Я зашел в храм. Хор величественно пел: «Да воссияет и нам, грешным, Свет Твой присносущный. Молитвами Богородицы, Светодавче, слава Тебе!»
И последний штрих. Господин Отто теперь живет у меня, ест «Кити кэт» и сметану и вполне доволен жизнью.
Бог-Агнец славу Отчую являет,
И пламезарный пенится фиал,
Вином пьянящим полнится бокал,
И Божий Град подвижник созерцает.
Конец тревог. Начало всех путей,
Восторг труда, надежд свершенье.
Завета нерушимо исполненье,
Как нерушима преданность людей.
И страждет дух божественных чудес,
Пока еще в беспамятстве томится,
Пока еще глумится мелкий бес.
Но луч зари уже окрасил лес,
И словно Книги Бытия страницы
Открылись в лучезарности небес.
FINIS CORONAT OPUS
Санкт-Петербург, май – август 2002 года
