«Что там сказал седой вождь? Пока родня Кирана подыхала в болоте…»
Ей живо припомнилась темная история, наделавшая в столице много шуму. Матушка Кирана, ее дочери и племянники отправились из столицы в свои южные поместья, да так и не доехали – исчезли бесследно по пути… Совсем как она сама…
Она повернулась к Станимиру, который уже не пытался прервать пение соратника, а сидел и слушал с новым для нее выражением мрачной гордости на лице.
– О чем поет Шерех? Это же неправда, что ты погубил семью Кирана?
– Правда, – кратко ответил он.
Аюна, не веря своим ушам, уставилась на князя:
– Но как же так?! Это же… это…
Она не находила слов, чтобы высказать обуревавшее ее возмущение и ужас.
– Как ты мог?!
– Тебе в самом деле хочется это знать?
– Конечно же! Или ты думаешь, я просто болтаю?
– Тогда говори потише, а я тебе расскажу.
Улыбчивое лицо Станимира стало холодным и жестким.
– Мой отец погиб на том самом холме, возле которого мы с тобой встретились в первый раз. Накхи по приказу государя Аратты не посчитались с тем, что это святое место, и коварно истребили цвет вендской знати. Кстати, среди тех, кто попал в плен на том холме, был и Шерех. Он несколько лет провел в рабстве у накхов, прежде чем ему удалось сбежать… Но я продолжу о себе. Когда отец погиб, лютвягами стал править его младший брат. По обычаю он предложил моей матери выйти за него замуж, но она не желала даже думать о новом муже. Вскоре мы уехали погостить к деду в земли дривов – так мы называем болотных вендов. Мой дед был их князем. Думаю, он прочил меня себе в наследники. Я прожил там несколько лет, подрос, но еще не вошел в воинскую пору…
И тут появились арьи. Дед был славным правителем. Это он построил Мравец – арьи потом лишь окружили его высокими стенами. Когда враг подступил к городу, дед вывел своих воинов в поле. У вендов прежде не было принято отсиживаться в крепости. Если один род шел войной на другой, мужчины сходились лицо в лицо.
– Разве у вас не было луков? – спросила Аюна.
– Конечно были. Венды – прирожденные охотники, а в землях дривов великое множество озер, рек и ручьев, где можно охотиться на птиц. Однако сама мысль о том, что на человека можно охотиться, как на птицу, вендам была глубоко противна. Если ты желаешь гибели своему врагу – порази его своей рукой, а не трусливо, издалека. Кстати, накхи считают точно так же. Много поколений мы вели с ними кровавые и жестокие войны. Но мы воевали честно… Так вот, когда арьи окружили Мравец, дривы встали в виду врага, готовые к схватке. Я сам это видел. Дед не взял меня, считая, что я еще слишком мал, но вместе с другим мальчишками я прятался в окрестных кустах, надеясь, а вдруг понадобится наша помощь. Рассказывать, что было дальше?
– Говори, – тихо сказала Аюна.
Она, впрочем, представляла, что он расскажет. Ей ли было не знать, как у арьев принято вести бой…
– У дальнего конца поля стоял десяток колесниц. На одной из них я увидел Кирана. Он приказал, и с обеих рук на стоящих среди чистого поля дривов устремились конные лучники. Мой дед и все его люди там и погибли, даже не сдвинувшись с места. Накхская Битва Позора повторилась – только у нас не нашлось своего Афая, который кинулся в ноги арьям и вымолил жизнь своему народу… В то время я этого не знал – лишь видел, как венды падают, утыканные стрелами. Спаслись лишь мы – подростки. Киран отдал Мравец на разграбление. Среди пленников мужчин не было – лишь женщины и малые дети, – но и их Киран продал в рабство. Когда он вывел их и погнал к тракту, мы крались следом. Во время ночевки напали. Тогда я убил трех своих первых арьев – они спали и даже за оружие не успели схватиться. Клянусь, я испытал лишь невероятную радость, втыкая сулицу в их тела!
Станимир произнес это с вызовом, но, видя, что Аюна смотрит на него застывшим, непонимающим взглядом, пояснил:
– Мы, венды, прежде считали недостойным нападать на спящих. Теперь, как видишь, у нас есть и высокие стены, и боевые луки. Когда Киран объявил о наборе вендской стражи, я был первым, кто вступил в нее. И я привел мальчишек из Мравца. Вон погляди, воевода Илень – один из них. Потом, если пожелаешь, он расскажет тебе свою историю. Я удивлюсь, если ты не будешь плакать навзрыд… И что же, после всего этого ты упрекаешь меня, что я заморил голодом родню Кирана? Отчего же? Семья за семью!
– Так поступают только дикари, – пробормотала Аюна.
– Ладно, скажу иначе. Ты хорошо слушала песню? За нами в погоню был послан отряд. Но вместо того чтобы ловить нас, они потратили время, пытаясь вытащить мать и сестер Кирана из трясины. А мы тем временем собрали войско, вернулись и истребили их всех. Это называется в Аратте военной хитростью. Ты же не хочешь сказать, что военные хитрости придумали дикари? Я был не просто хорошим учеником – я был лучшим! И благодарен за все, чему научился…
– Но ты же присягал! Ты же клялся Кирану в верности перед алтарем Исвархи! Его предвечный огонь превратит тебя в пепел!
– Над трупом моего деда я поклялся отомстить за убитых защитников нашей земли. Эта клятва превратила в пепел все следующие.
Аюна молча глядела на Станимира, не зная, что и сказать. Ее переполнял ужас и отвращение. Неужели все это правда? Неужели это тот самый ласковый, заботливый Станимир, который оберегал царевну по пути через вендские земли, внимательный к каждому ее слову и пожеланию? Как теперь разговаривать с ним, как вообще оставаться с ним рядом?!
Глава 7
Медвежий праздник
Прошедший вечер Аюна вспоминала с ужасом. Не то чтобы хмельное ударило ей в голову, но через какое-то время после начала пира свирепые лица вендов слились для нее в одно огромное лицо. Оно глядело на нее с хищным прищуром и скалилось, будто желая перекусить ее пополам, точно птичью кость. До нее то и дело доносились обрывки вендских фраз. Она не понимала их, но, судя по обращенным к ней взглядам, ничего доброго вчерашней ночью о ней сказано не было. И Станимир! Ладно – все прочие, но он…
Когда царевна наконец отправилась в постель, сон еще долго не шел. Ей все казалось, что злобные дикари притаились за дверью и ждут, только когда она заснет, чтобы ворваться. На пиру она сколько могла не показывала страха, но он пропитывал ее от пальцев на ногах до кончиков золотистых волос. Зарывшись с головой в пушистые шкуры, съежившись в комок, она глотала слезы и мечтала о родном доме, куда ей, похоже, не суждено было вернуться.
Ясным солнечным утром все эти темные страхи показались ей далекими и беспричинными. Однако когда, одевшись и отослав служанок, царевна решила было прогуляться по двору, то у порога своей горницы вдруг остановилась, понимая, что не желает далее ступить и шагу. «Бояться нечего, – пыталась убедить она себя. – Венды хоть и были недовольны, а все же склонились перед волей Станимира! Он заставил их замолчать… Значит, они не так уж и страшны. Пусть себе присматриваются и ворчат – ничего, привыкнут… Лишь бы он сам…» Что «он сам», царевна не могла определить даже для себя. Стал таким, каким она желала его видеть? Но ведь это невозможно…
