Книга Мертвая хватка, страница 63. Автор книги Андрей Воронин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Мертвая хватка»

Cтраница 63

И тогда, окончательно перепугавшись, уже почти уверенный, что Букреев вот-вот вопьется зубами ему в глотку, папа Май оттолкнул его от себя обеими руками, поразившись тому, какой он легкий, почти невесомый, и заорал во всю глотку, надсаживаясь и вместе с криком выталкивая из себя унизительный страх:

– Да ты совсем рехнулся, что ли, старый хрен?! Какое дерево?! Что ты привязался ко мне с каким-то деревом?! Не знаю я никаких деревьев!

Периферийное зрение у него сегодня что-то уж очень обострилось, прямо как у хамелеона, который, говорят, может вертеть глазами во все стороны, сам при этом сохраняя полную неподвижность, и этим своим обострившимся периферийным зрением пала Май увидел, как охранники Букреева, выпустив Рыбу, одинаковым движением вынули из-под пиджаков пистолеты. Рыба тоже выхватил пистолет, но численное преимущество было на стороне противника: один букреевский бык держал на мушке Майкова, а другой целился в Рыбу, сам при этом глядя в ствол его пистолета. Простатит торопился к месту событий изо всех сил, на ходу выдирая из кобуры газовый пугач, который издали тоже мог сойти за пистолет, но он был еще очень далеко, и Майков мысленно приготовился прямо сейчас, сию секунду, получить пулю в затылок. Единственное, что его немного утешало в этой неприятной ситуации, это то, что он умрет, не потеряв лица, не спасовав перед легендарным Алфавитом.

Ну, скажем прямо, почти не спасовав.

Однако он не умер.

Алфавит вдруг отступил на шаг, выпустил лацканы его пиджака и поднял руку ладонью вверх, останавливая своих людей.

– Стоп, – неожиданно спокойно сказал он. – Не настрелялись, что ли? Стоп, я сказал! Так ты говоришь, что ничего не знаешь про дерево? – обратился он к Майкову.

– Да ясный хрен, – сказал папа Май, отдуваясь и безуспешно пытаясь разгладить мятые лацканы пиджака.

Некоторое время Букреев разглядывал его с каким-то непонятным сомнением, а потом задумчиво сказал:

– Одно из двух: или ты говоришь правду, или у тебя мозгов даже меньше, чем я думал. Но если тебе нечего скрывать, ты, может быть, не откажешься прогуляться со мной по своему участку?

Разозленный Майков хотел было послать его подальше, но вовремя спохватился: во-первых, умирать ему все-таки не хотелось, а во-вторых, у них с Алфавитом, как ни крути, было общее дело, и жертвовать им из-за пустячного недоразумения было бы попросту глупо.

– Да сколько влезет, – проворчал он, сердито дернув плечом.

Они двинулись через мокрый после дождя газон к пруду.

Охранники шли за ними, настороженно косясь друг на друга и держа на виду оружие. На пригорке, где росли черешни, Алфавит остановился и внимательно осмотрел мертвые листья.

– Да, – задумчиво сказал он, – это кислота. Если выяснится, что ты сам сгубил деревья только для того, чтобы запудрить мне мозги, я тебя в клочья разорву.

– Ты же сам в это не веришь, – сказал папа Май, и Букреев ничего не возразил.

Шурша туфлями по мокрой траве, они обогнули пристройку, в которой размещался гараж, и тут Букреев вдруг остановился как вкопанный.

– А это что такое? – спросил он каким-то не своим, странно изменившимся голосом.

Папа Май не сразу понял, что он имеет в виду, а когда понял, вмиг облился холодным потом и во второй раз за последние десять минут мысленно простился с жизнью.

В неглубокой впадине между двумя округлыми насыпными холмиками, наполовину скрытая от посторонних взглядов кустами можжевельника, стояла, роняя в траву чудом уцелевшие розовые лепестки, карликовая яблоня с идеально круглой кроной. Даже плохо разбиравшийся в ботанике папа Май узнал ее с первого взгляда: это была гордость Букреева, яблоня Гесперид – яблоня, которой не было здесь еще вчера вечером.

* * *

Протолкавшись сквозь плотную толпу раздраженных людей в тамбуре, полковник Сорокин сошел на перрон и с облегчением вдохнул полной грудью теплый, пахнущий мазутом и разогретым асфальтом воздух, показавшийся ему необыкновенно свежим и душистым после царившей в вагоне электрички адской духоты, от которой не спасали даже открытые настежь окна.

Очутившись на платформе, полковник первым делом заглянул в туго набитый полиэтиленовый пакет, который держал в правой руке. Сваренные вкрутую яйца, конечно же, помялись, на треснувшей скорлупе желтело, медленно тая, размазавшееся сливочное масло, а бутерброды с колбасой приобрели такой вид, словно их уже ели. Глубже полковник не полез – не хотелось окончательно расстраиваться. По крайней мере главное было цело: вагонная давка нисколько не повредила двум коньячным бутылкам, надежно защищенным со всех сторон пакетами и свертками с разнообразной снедью.

Убедившись, что все более или менее в порядке, полковник аккуратно пристроил пакет между ног, вынул из нагрудного кармана рубашки расплющенную в блин и неприятно влажную на ощупь пачку сигарет, нашарил в брюках зажигалку и неторопливо закурил, глядя, как разбегаются в разные стороны и исчезают в придорожном перелеске его навьюченные корзинами и длинными свертками с шанцевым инструментом попутчики. Светлый березовый перелесок был буквально изрезан тропинками, и по каждой из них торопливо шагали дачники. С высоты платформы это здорово напоминало деловитое движение муравьиных колонн или, к примеру, вереницы чернокожих рабов на хлопковых плантациях американского Юга.

Позади полковника протяжно свистнула электричка. Заныли электромоторы, застучали компрессоры, двери зашипели и захлопнулись с глухим стуком, электричка взвыла, как голодный демон, и отчалила от платформы, напоследок обдав спину Сорокина тугим теплым ветром. Потом железный грохот ее колес стих в отдалении, и на полковника снизошла тихая загородная благодать: жужжание проводов, стрекот кузнечиков в траве, шелест молодой, еще не успевшей запылиться листвы, птичий гомон в кронах берез и удаляющиеся голоса дачников, сопровождаемые глухим лязгом сталкивающихся лопат. Сквозь тяжелые запахи железной дороги явственно пробивались ароматы цветения; на железную трубу ограждения села лимонно-желтая бабочка-капустница.

Сорокин не спеша докурил сигарету до конца, наслаждаясь тишиной, одиночеством и отсутствием суеты. Наверное, это все-таки была неплохая идея – приехать сюда на электричке, а не на служебной «Волге», как обычно. Да, теперь, на свежем воздухе, на просторе, это казалось просто отличной идеей, хотя в электричке, умирая от духоты, скользя в собственном и чужом поту и поминутно ощущая ребрами то чьи-то потные локти, то твердый черенок какой-нибудь лопаты, полковник мысленно проклинал все на свете: и общественный транспорт, и дачников, и жару, и Забродова с его идиотской, неизвестно кому и зачем понадобившейся конспирацией, и в особенности себя – за то что, как мальчик, поддался на провокацию.

Легкий ветерок холодил разгоряченную спину, на ребрах, под мышками и над поясом брюк быстро подсыхал пот.

Людишки-муравьишки окончательно затерялись в березняке, их голоса и бряканье шанцевого инструмента удалились за пределы слышимости. Полковник бросил окурок на рельсы, подхватил пакет с продуктами и выпивкой и стал неторопливо спускаться с платформы по выщербленным бетонным ступеням. На его губах играла тень довольной улыбки: в кои-то веки он был один и, главное, мог не причислять себя к разряду рабочих муравьев и чернокожих сборщиков хлопка; там, на тещиной плантации, всю неделю сидел этот чокнутый Забродов, добровольно записавшийся в муравьи и негры одновременно. Сорокину было совершенно непонятно, зачем это ему понадобилось, но он знал Забродова не первый год и понимал, что расспрашивать его бесполезно. Захочет – сам скажет, а не захочет – черта с два ты от него чего-нибудь добьешься..

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация