Час, ничем не занятый, не загроможденный, пустой, он показался Саше соразмерным вечности. Саша как будто оказался вдруг на берегу океана. Волны накатывали и, шурша галькой, отступали.
Саша огляделся. Кафе небольшое. Свет неяркий. Музыка негромкая, на втором плане. Саша уселся поудобнее в мягком кресле, достал мобильный.
Официант принес кофе. Саша позвонил жене. Она сказала, что сидит сейчас в парикмахерской. Нет, не стрижется, конечно, это плохая примета, когда беременна. Стрижется Галка.
– …Мы гуляли… Дождя нет уже. И ветра.
Почему-то он не сказал ей, что у него окно. Как будто оно могло закрыться, захлопнуться, если сказать.
Он пил кофе и никуда не спешил. Чувство казалось новым и приятным. Он ни на кого не глядел, но знал, что народу мало – голоса едва доносились. Он глядел на освещенную витрину с разнообразными пирожными. Они казались волшебными. Одно несло смерть, другое долгую жизнь и здоровье, третье любовь и томление, но какое именно несло любовь, а какое смерть, никто не знал, даже кондитер. Посетители задумывались над выбором и рисковали. Ели не спеша, прислушиваясь к переменам в себе. Ложки постукивали о тарелки.
Он пирожное не брал, так что ничем не рисковал, был сторонним наблюдателем.
Саша усмехнулся своей фантазии, представил, как расскажет о ней Ане, и Аня восхитится и немного испугается, и поймет, что совсем еще его не знает. Он сам не знал, что может придумать такое.
Посмотрел на часы и огорчился, что вечности приходит конец. Подозвал официанта, расплатился и отправился в туалет.
Ополаскивая руки, он увидел в зеркале знакомого когда-то преподавателя. Он вел у них линейную алгебру на втором курсе.
– Здравствуйте, – радостно сказал Саша.
И встретил в зеркале удивленный взгляд.
Он хотел напомнить об институте, о лабиринте коридоров в четвертом корпусе, о преподавательском буфете, где никогда не бывало очередей. Но ничего этого Саша не сказал, понял вдруг, что ошибся – в зеркале отражался другой человек.
– Мы встречались? – спросил человек, внимательно разглядывая Сашу.
– Нет. Я ошибся, простите.
– За кого же вы меня приняли? Просто любопытно.
– Неважно.
– И всё же?
– За преподавателя. Лет десять уже прошло. Обознался. Извините.
Саша отвернулся от зеркала. Он, смущаясь, всегда мрачнел и казался сердитым. Вытер руки, скомкал повлажневшую салфетку.
Проход загораживал невысокий улыбающийся мужчина. Он посторонился, но недостаточно, и Саша задел его.
– Простите.
– Всё нормально, – сказал мужчина.
И Саше показалось, что он навеселе.
Саша вышел на улицу и удивился, что уже горят фонари. Было пасмурно, сумрачно. Мелкая дождевая пыль оседала на машине. Саша провел ладонью по капоту, оставил влажную зеркальную дорожку. Стряхнул воду с руки. Он отворил дверцу и забрался в салон. Включил «дворники». В запотевшее, рябое от дождя окно постучали. Саша опустил стекло.
Невысокий мужчина и тот, кого он принял за преподавателя.
– Вы нас не подвезете? – спросил улыбчивый мужчина.
– Если нам по дороге. Я спешу, простите, мне далеко, за город.
Им оказалось по дороге.
«Преподаватель» сел на заднее сиденье, невысокий устроился рядом с Сашей. И видно было, что устроился хорошо, удобно.
– Вы пристегните ремни, пожалуйста, – попросил Саша.
Они ехали по широкому шоссе почти свободно. Саша вел легко, плавно, даже Аню не укачивало, когда он вел, она говорила, что в вождении лучше всего раскрывается его характер. И невысокий заметил:
– Как вы ведете… деликатно.
Саша всё посматривал в зеркальце на человека на заднем сиденье. Ему казалось, что он обидел его, приняв за другого. И потому, наверно, стал вдруг объяснять, что тот другой был хороший человек.
– Он читал у нас линейную алгебру, только семинары, так как еще не защитился. Даже нерадивые студенты не получали у него двоек, и не потому, что он был таким уж снисходительным. Он всегда помогал разобраться в неясных вопросах прямо на экзамене, так что в конце концов человек начинал понимать и двойку уже не заслуживал. Во всяком случае, Борис Самуилович не ставил. Вы ничего против евреев не имеете? – спохватился Саша.
Человек на заднем сиденье не отвечал, а сидевший рядом с Сашей успокоил:
– Не имеем.
– Борис Самуилович организовал у нас музыкальный клуб. Исключительно на общественных началах. У нас в институте был Дом культуры, нам выделили комнату. Собирались два раза в неделю по вечерам. Борис Самуилович рассказывал о дирижерах, об исполнителях, о композиторах, приносил пластинки, мы слушали, обсуждали. Один раз привел к нам самого Шнитке. Он тогда работал над оперой о Фаусте, мы слушали фрагменты.
– Любопытно, как сложилась судьба этого замечательного человека? – спросил невысокий. Это лишь казалось, что он всегда улыбается, лицо имело такой склад.
– Кажется, он уехал в Америку.
– И, зная это, вы вдруг решили, что столкнулись с ним на краю Москвы?
– Во-первых, он вполне мог приехать в Москву, с родными повидаться.
– У него здесь родные?
– Не знаю. Из любопытства мог приехать. По делам. Факт тот, что я вас принял за него тогдашнего, за него десятилетней давности. – Саша обращался к молчаливому человеку в зеркале. – Как если бы он совсем не постарел. На самом деле он наверняка сейчас так переменился, что я бы сорок минут сидел перед ним и не узнал.
– Почему сорок?
– Не знаю. Ну, сорок пять. Или неделю. Или год.
– Да, – согласился мужчина рядом с Сашей. – Люди меняются.
Некоторое время все в машине молчали, и Саша немного успокоился, неловкость прошла, он уже почти и не думал о своих пассажирах, заволновался об Ане, что она ела на обед, о предстоящих переговорах с директором подмосковного заводика.
Машина проезжала деревню. Саша подивился, как много яблок в этом году.
– Остановите, пожалуйста, – сказал вдруг сидящий рядом мужчина. Саша свернул к обочине.
Поблагодарили, вышли, дверцы закрыли аккуратно, мягко. Он поехал не сразу, посмотрел, как они переходят дорогу, идут по обочине, сворачивают к церкви.
За деревней шоссе расширилось, открылись взору осенние поля, небо с громадами летящих в нем туч. Через три километра Саша почувствовал себя плохо. Успел прижаться к обочине, затормозить. Потерял сознание.
Буквально через минуту возле него остановился потасканный «жигуленок». Из него выбрался человек лет пятидесяти.
Мотор Сашиной машины работал. Человек из «жигуленка» подошел и заглянул в опущенное стекло. Оглянулся, открыл дверцу и сел рядом с Сашей. Саша казался спящим. Человек достал мобильный.
