– Я только боюсь, – говорил Гарик, – что когда-нибудь ты не придешь. Я буду ждать, ждать, ждать. Я всегда буду ждать тебя.
Как-то раз, уже близко к Новому году, к запаху апельсинов и хвои, Лёха (а он захаживал к ним по воскресеньям, ближе к вечеру, точно грелся у них) пристал, прилепился к Вере, всё зазывал на премьеру, уговаривал, даже сердился.
– Таинственная женщина Вера, – говорил, – ну что вам стоит выйти с Гариком в свет, там будут приличные люди, шампанское в буфете. И я – на сцене. Ровно пять минут. Мне встать на колени? Гарик, давай встанем на колени.
– Давай ты успокоишься, Лёха. Или я тебя успокою, и твоя премьера не состоится, или состоится без тебя, подыщут другого, на пять-то минут, а ты будешь в Склифе со сломанным носом. И к нам не придешь уже никогда. Не пущу.
И говорил Гарик так сердито, что Лёха успокоился, точно протрезвел, точно и не был под легким градусом. Протрезвел и погрустнел. Допил свой чай и распрощался.
Гарик сказал, глядя в окно, что брел Лёха по ледяному тротуару совсем потерянно.
Они иногда вставали у окна оба и рассказывали друг другу, кто что видит. И, наверное, если бы кто-то из семидесятого года разглядел их кухню с той стороны стекла, то удивился бы самому с собой разговаривающему человеку. Целующему пустоту.
На второй день после Нового года у метро все ларьки были закрыты, смежили веки, спали, и в редком окошке башен горел свет. Валялся праздничный мусор, бутылки, бумажки, шелуха. Гарик уехал на работу, в институт, у них там не было долгих каникул, и Вере стало скучно одной, она решила добраться до центра, пройтись, а если где-то вдруг откроют кафе, то и посидеть с чашкой кофе. По эспрессо она скучала, в семидесятом его еще не знали в Москве. Гарик варил кофе в турке, сладкий, густой.
У метро Вера включила смартфон. Николай звонил несколько раз и, конечно, не дозвонился. Вера не стала откликаться, доехала, как и мечтала, до центра и даже нашла в Камергерском открытые двери кафе.
Вера попросила эспрессо, сказала:
– Не двойной, а тройной.
Звонок.
– Да, Коля, с Новым годом.
– Да уж, с Новым. У вас там есть связи? Вы можете помочь?
– В чем?
– Вы не в курсе? Поразительно. Вы первые должны. Наш дом сносят. Помогите. Люди не хотят уезжать. Многие. В ваших же интересах.
– Понятно, – сказала Вера и отключила смартфон.
Горек утренний кофе.
Вот они лежат вместе, брезжит зимнее утро, воскресенье, каждому сквозь стены доносятся свои звуки, прибой своего времени, шум. У каждого свое время и время общее. Как так получилось, они не знают. Почему именно Вера открывает дверь и входит сюда, к Гарику, в семидесятый, нет, уже в семьдесят первый?
– Не знаю, не знаю, – говорит Вера, – это единственное чудо, которое со мной приключилось в жизни, ничего больше не было, я не видела призраков, я не читала чужие мысли, я приехала работать в Москву, потому что у нас там работы нет, я живу на съемных квартирах, то на одной, то на другой, я никого не любила до тебя, связи были, но непрочные, нитяные, все оборвались.
– Я без тебя никто, – шептал Гарик. – Вот почему.
О том, что дом их снесут в 2018 году, Вера молчала.
Уже в марте жильцов выселили.
Дом еще стоял, но свет отключили и воду, и перекрыли газ.
Но дом еще стоял, и Вера входила в подъезд с фонариком, электрошокер держала наготове.
Изношенные ступени. Она и вслепую могла по ним подняться.
В самый последний день марта, 31-го, Вера поднялась на пятый этаж (он с каждым днем казался ей выше). Дверь в квартиру сорвали. Открывался темный проем. Вера шагнула в него. Осветила фонариком полы и стены. Кто-то уже нагадил, и весь прекрасный ремонт Николая Сергеевича пошел прахом.
Окно выбито на кухне. Был дом, было живое тело, а стал череп.
Бедный Йорик.
В 1980 году Гарик (Игорь Васильевич Никодимов, 1944 года рождения) женится на француженке и уедет к ней в Париж. Будет преподавать в Сорбонне. В 1981-м у него родится сын. В 1984-м – второй. Он издаст комментарии к средневековым философам. Переведет на русский с десяток полицейских романов. В 2005-м станет дедом.
Всё это Вера прочла в интернете вскоре после знакомства с Гариком.
Ему – не рассказала.
Вторая половина
Аня проснулась. Она не открыла глаз, не шевельнулась, но он знал, что она не спит. Он смотрел на нее, и она чувствовала его взгляд. Но скоро чувство ее ослабело, она вновь стала засыпать и ушла в глубину сна. Ему хотелось положить руку ей на живот, но он не решился, – вдруг ребенок там тоже спит одним сном с мамой, с мамой в одном сне, и его рука тенью войдет в их сон. Надо будет спросить, что ей снилось.
Начался день.
Он приготовил завтрак – сварил овсянку, заварил чай. Аня встала и пришла к нему на кухню. Он поставил перед ней чашку.
– Сливки у нас есть? – спросила она. И он отправился за сливками.
За завтраком он сказал Ане, что день у него расписан по минутам. И спросил с любопытством:
– А ты что будешь делать сегодня?
Ему хотелось знать в любой момент, чем она сейчас занята. Ему необходимо было знать это – для душевного равновесия.
Она сказала, что не может так всё точно рассчитать, как он.
– Для начала вымою посуду или полежу еще немного. Музыку послушаю. Галка наверняка позвонит. Это точно, никаких сомнений, но вот во сколько?
Она усмехнулась.
– Галка, в отличие от тебя, человек мало предсказуемый. Мои же дела все известны. Книжку почитать, пасьянс разложить.
– За компьютер не садись. Лучше погуляй с Галкой. Если она закурит при тебе, убью, так и передай.
– Да ведь я не скажу тебе, курила она или нет.
Взгляд насмешливый, он не любил, когда у нее такой взгляд. Он тогда казался себе глупцом, вернее, ум его обесценивался, обессмысливался под этим взглядом.
– Мне и говорить не надо. Волосы у тебя дымом пропахнут.
– Я их вымою.
– Ладно. Как хочешь.
– Не дуйся. – Наклонилась к нему, ткнулась в щеку. – Не будет она курить. Обещаю… Как я люблю, когда ты свежевыбритый, у тебя щека шелковая. И губы.
Совещание. Поездка на склад.
По дороге начался дождь. Он подумал, что сейчас они в парке без зонтов, позвонил. Аня сказала, что они смотрят телевизор.
Разговор с менеджером. Ответы на письма. Встреча с важным клиентом.
В офисе клиент встречаться не захотел, выбрали кафе на окраине. Саша приехал на пять минут раньше времени. Заказал кофе. Клиент позвонил, растерянно извинился и отменил встречу. Он объяснил, что случилось, но Саша потом никак не мог вспомнить, что именно. То ли квартирная кража, то ли угон машины, то ли сердечный приступ. Так вдруг образовался у него в конце дня пустой временной интервал, окно, в которое он и выпал.
