Номер незнакомый на мобильном.
– Здравствуйте, – просипела я в трубку.
Молчание.
– Я вас слушаю.
Молчание.
Отбой.
Я подождала и решилась позвонить по определившемуся номеру.
Гудки, соединение, и вновь – молчание.
– Простите, – сказала я самым своим вежливым голосом, самым доброжелательным и ровным тоном. – Мы очень волнуемся о Дарье Сергеевне. Если бы вы только могли нас успокоить. Вы ее видели?
И – после молчания пискнул тоненький девчоночий голосок:
– Да.
– Она жива?
– Не знаю.
Помаленьку, полегоньку, по слову вытянула из девчонки всю историю.
Как будто стояла она со своими подружками на лестничной площадке у батареи.
– Когда стояла?
– В шесть.
– Темно уже было на улице?
– Нет еще.
– А сейчас темно в шесть, зима, только-только день начал прибывать.
– В три, наверно.
– До Нового года? Или после?
– Не знаю. Я не помню уже.
Выяснилось, нарисовалось вот что.
На третьем этаже живет у них одиноко старушка, маленькая и горбатая, ей сто лет или тыща, никто не знает, все умирают, а она живет. И вот эта старушка сколько-то дней назад, не утром, не днем, но и не совсем вечером, вошла в подъезд не одна, а с другой старушкой, которая шла за ней тихо и покорно. На девочек, когда проходила мимо них, покорная старушка взглянула жалобно. Так, что девочки смолкли и тихо проводили ее глазами. Бедная старушка была заколдована, своей воли у нее не оставалось ни капли, она шла во власти колдуньи.
Девочки слышали, как открывается на третьем этаже дверь, слышали шорох шагов, щелчок замка.
Больше они жалкую старушку никогда не видели. И никто не видел.
– А рюкзак был при ней?
– Был.
– Темно-синий?
– Темно-синий. Или черный.
– Или розовый?
– Нет.
– Адрес скажи мне, пожалуйста.
– А вы награду дадите?
– Что ты хочешь?
Молчание.
– Я не знаю.
– Говори адрес.
Опять же отключаю комментарии. После поговорим. Сорри.
9 января 2013, 23:50
Katerinaa: Казалось, что вчерашнее утро повторяется до мельчайших подробностей.
Тот же час, те же мертвые окна, тот же тихий автобус и тот же вагон электрички, и всё, кажется, повторяется, всё, но я вижу, замечаю, чуть больше, чем вчера.
Я замечаю шрам на руке кондукторши. Откуда мне знать, был ли он вчера, вчера я его не видела. Я замечаю, что одно стекло в вагонном окне странного зеленоватого цвета. Было ли оно таким же вчера? Не знаю, не видела. Я замечаю надпись на стене в тамбуре:
«Если ехать дальше лень, дерни эту» (последнее слово было затерто).
Была эта надпись вчера? Я не видела. Я как будто заново читаю одну и ту же книгу или пересматривают фильм и удивляюсь своей первоначальной слепоте. Если бы мне пришлось жить мою жизнь заново, я бы точно прожила ее точно так же, но по-другому, – другое бы увидела, всё, что в первый раз пропустила.
Та же платформа и те же дома, только утро теплее, да, это точно не вчерашнее утро, снега нет, но кажется, что вот-вот пойдет. Снежинка попадает сослепу тебе в лицо. Может быть, единственная снежинка, слетевшая с неба в это утро.
Я уже знаю, где нужный мне дом, видела на спутниковой карте. Каким неживым кажется на ней мир. На ней нет именно подробностей: шрамов, надписей, теней, шагов, голосов, лиц.
Обычная пятиэтажка. Обычный подъезд. Я знаю код, волшебное сим-сим.
Площадка, где стояли девчонки. Я устраиваюсь на подоконнике и готовлюсь ждать. Услышать поворот замка, шаги. Увидеть горбатую старушку. Она пойдет за хлебом, за картошкой, за чем-нибудь, что необходимо всякому живому существу, даже колдунье. Я не верю в колдунью, это всё детский мир, я живу в другом. Но все наши миры пересекаются.
Дом просыпается. Тянет сигаретным дымом с верхних этажей. Пахнет жареной картошкой. Хлопает где-то дверь, и я улавливаю обрывок смеха.
Я увидела ее за окном, на посветлевшей уже улице.
С самого раннего утра, значит, выходила, все магазины проверила, обследовала, развлеклась. Купила маловато, один пакет в руке. Прозрачный: хлеб виден и конфеты, грамм двести. Скудно живет девчоночья колдунья, наворожила бы себе чего побогаче.
Поднимается тяжело.
Ну вот, показалась.
– Здравствуйте, – я сползла с подоконника, улыбнулась. – Меня Катя зовут, я вас здесь дожидаюсь, за Дарь Сергевну хочу спасибо сказать, что приютили, как она там?
Молчала. Смотрела серыми зимними глазами.
– Митя, внук, совсем уже отчаялся, вы бы сказали ей про Митю, скажите, что Митя голову от горя потерял. Митя в командировке сейчас, а я вроде как вместо него. Как она там?
Крикнули наверху: «Коооля!»
– Жива она хоть?
– Жива.
Вымолвила. Наконец.
– Себя помнит?
– Что-то помнит.
– А что Мите-то не позвонили?
– Не говорила она про Митю. Кто он?
– Внук, я же говорю, внук.
– Молодой?
– Молодой.
– Она не говорила.
– Где вы ее подобрали?
– На почте сидела. Им закрываться, а она сидит.
– В полицию надо было позвонить.
– Зачем? Для чего?
– Вы же не знаете ничего про нее. Может, она свой адрес забыла, а родные с ума сходят.
Молчала, губы поджав.
Думала наверняка и про адрес, и про родных. Но согрешила – так не хотела отпускать, так хорошо ей вместе с ней. Разговоры разговаривать, чай пить, время коротать.
Что одиночество с человеком делает.
Snezanna: Но вы ее видели? Да? Как она?
Katerinaa: Видела. Всё нормально.
Snezanna: Какая же вы умница, так всё догадаться, невероятно. Можно об этом статью в вашу газету написать. Несколько статей, с продолжением.
Katerinaa: В газету Надя К. пишет, а ей такие темы не катят.
Dimon: Развлекли.
Katerinaa: На здоровье.
Dimon: Диван приобрели?
