Справившись с преградой, оказываюсь в студии. Закрываю дверь на замок, зло отбрасываю связку в сторону.
Замираю.
Пустота.
В висках пульсирует тишина, душно, я задыхаюсь.
Не понимаю, где я и что делаю.
Меня тошнит.
Я стою посреди квартиры словно статуя, а потом иду. Открываю холодильник, пустым взглядом осматриваю его, закрываю. Поворачиваюсь к бару — иду к нему, будто под гипнозом. Достаю бутылку с водкой, стакан. Делаю все машинально — внутри пустота и какая-то противная зарождающаяся хрень. Паника? Злость? Боль? Что это, мать его, такое?
Наливаю немного водки, залпом выпиваю. Морщусь. Наливаю следующий.
«Я беременна».
Ярость вспыхивает неожиданно: не успеваю сообразить, как бутылка летит в стену и разбивается. Следом отправляется стакан. Стул оказывается в моих руках, а потом летит в бар. Стекло, бутылки, зеркала — все это с дребезгом разлетается на части.
Это не успокаивает: за ножки хватаю другой стул, подхожу к плазме, замахиваюсь. Телевизор стонет, трескается, а после третьего удара падает на пол. Не останавливаюсь: ломаю стеклянный столик, пинаю кресло, переворачиваю диван, кричу. Стул трещит после удара о пол, ломается, и я бросаю его в сторону.
Сраный телевизор, которым мы с ней смотрели.
Чертово кресло, в котором она любила сидеть, обнимая колени.
Диван, еще помнящий наши объятия и поцелуи.
«Девушка Темы».
«Моя девушка».
«Девушка».
«Я беременна».
Опрокидываю шкаф, и книги водопадом разлетается по полу. Одна из них открывается, и в сторону отлетает фотография. Улыбающееся лицо Элли пронзает душу острыми клинками, будто палач за моей спиной вонзает в спину острые ножи как только подвернется момент. Я и забыл, что использовал снимок Макеевой в качестве закладки.
Злость неожиданно исчезает, возвращается удушающая боль. Такая сильная, что хочется разодрать ногтями глотку, лишь бы вытащить этот кусок дерьма из души.
Нагибаюсь, поднимаю. Несколько секунд смотрю на девушку, а потом медленно сминаю фото. Пальцы расслабляются, и комок падает под ноги.
Я возвращаюсь к уничтоженной барной стойке. Среди мусора, разлитого алкоголя и осколков нахожу уцелевшую бутылку виски и стакан. Иду к столу, сажусь на диванчик.
Достаю из кармана помятую пачку сигарет, прикуриваю прямо в квартире.
Виски в стакан. Глоток. Затяжка.
Почему так больно, когда тебе разбивают сердце? Оно ведь целое, нетронутое. Просто кусок мяса, гоняющий кровь по венам. Его в принципе невозможно разбить. А такое чувство, будто его вырывали из груди, раздавили, потушили о него окурки, а потом запихнули обратно.
Да здравствует любовь. Самое светлое чувство во вселенной.
Ложь 46.1 Ира
Этот день не предвещал беды.
Я закончила смену в магазине, на удивление легко стерпела развратные шуточки Жени, который все еще заменял Гришу, вернулась домой, сделала уроки, приготовила ужин, уложила бабулю спать и даже не стала злиться на отца, который внезапно появился у меня на пороге.
Вечером я посмотрела фильм, а потом легла спать.
Я помню, что мне ничего не снилось: я закрыла глаза, а затем резко проснулась из-за настойчивой трели. Кто-то неистово пытался заставить меня вылезти из теплой кровати и открыть ему дверь. И тогда, поднимаясь с постели, я даже не подозревала, что стоит только впустить гостя, как весь мой мир рухнет. Жестко так. Неистово. Безвозвратно.
Сонно потирая глаза, я выхожу из комнаты. На мне домашняя футболка и шорты, волосы растрепаны, голова раскалывается, дико и невероятно сильно хочется спать. И скулить. Кого там принесло в два часа ночи? Бабушку же разбудят… Зачем вообще телефоны у людей, позвонить что ли не могли?
Даже не взглянув в глазок, я открываю дверь. Желание накричать на незваного полуночника испаряется в тот момент, когда я вижу заплаканное лицо Элли. Блондинка топчется на пороге, и вид у нее такой, будто последние несколько часов она снималась в жесткой порнушке.
— Че случилось? — отступаю в сторону, позволяя подруге войти в квартиру.
Макеева неуверенно переступает порог, а потом бросается ко мне на шею, начиная сотрясаться в рыданиях. Это сбивает с толку: девушка обычно не нарушает мое личное пространство, потому что прекрасно знает, что я этого не люблю. Прикрыв ногой дверь, я неуверенно отступаю, пытаясь удержаться на ногах.
Холодно. Подруга в меховой жилетке, надетой поверх кожаной куртки, и я вздрагиваю из-за прохлады. Все-таки на дворе не лето.
— Да что случилось? Тебе кто-то что-то сделал? — пытаюсь растормошить блондинку, но та начинает завывать еще сильнее. — Да тише, бабушку разбудишь.
Глажу ее по спине. Да что с ней такое? Неужели нарвалась на каких-то ублюдков, которые ей что-то сделали? С ее поведением и внешним видом это должно было когда-нибудь случиться. Надо позвонить отцу, отвезти Элли в больницу, где зафиксируют нападение, а потом Макеева напишет заяву. Да. Это самый оптимальный вариант. По свежим следам найдут уродов и закроют далеко и надолго.
— Стас… — сквозь слезы пытается выговорить Элли, и вся моя решимость отправиться к ментам сгорает как бумажный лист.
— Что? — не понимаю я. — Стас тебе что-то сделал?
— Не-е-ет, — снова начинает завывать. — Стас… — сквозь слезы бормочет подруга, и ее голос рядом с моим ухом подобен нашептываниям Сатаны. — Узнал про Тему…
И я падаю. Не понимаю, как умудряюсь устоять на ногах с весом Макеевой, такое чувство, что пол уходит из под ног, и меня затягивает вниз. К центру Земли, к самому ядру, в котором черти приготовили мне отдельный котел для лжецов. Богиня тайн. Королева лжи. Гореть тебе вечно за вранье.
— Что? — только и могу выговорить я. — Как это произошло?
Подруга неожиданно успокаивается, будто бы с самого начала ждала этого вопроса, отстраняется и отступает, усердно начиная стирать со щек слезы. Всхлипывает, набирает в легкие воздух, обнимает себя руками.
— Тема позвал меня на семейный ужин, — пищит Элли, и ее хрупкая фигура в полумраке кажется ненастоящей. — А потом пришел Стас. И оказалось, что он и есть тот самый брат, про которого мне постоянно рассказывал Артем. А я даже подумать не могла! — у меня даже нет сил, чтобы шикнуть на подругу и заставить ее говорить тише. — Они подрались, — снова бросается в слезы. — И Стас ушел.
Я закрываю лицо ладонями, пытаясь переварить слова Элли. Значит, Стас в курсе. И сейчас он черте где и хрен знает, что у него в башке творится. Надеюсь, парень не наделает глупостей…
— Когда-нибудь это должно было случиться, — скорее себе нежели Макеевой говорю я.
