– Нет, что вы… – обескураженно начала я. – Со мной все хорошо. С нами со всеми все отлично, мы просто гуляли по лесу…
– Одни? Ночью? Боже мой, Азарова! Это ведь опасно! – Лидия Андреевна перестала меня обнимать и с таким страхом осмотрела меня, будто в лесу нас уже успели исцарапать волки.
Директор, видя бурную реакцию женщины, наоборот, поутих. Сбавил свой воинственный настрой. А Лидия Андреевна, повернувшись к нему, возмущенно начала:
– Это что у вас здесь за охрана такая, что половина отряда может спокойно сбежать?
– Сам не знаю, где они находят лазейку… – от такого напора обескураженно начал мужчина. – Нет, в нашем лагере уже были прецеденты, но чтобы сразу семь человек…
– У вас здесь небезопасно, коллега! Почему в автобусе не было сопровождающих?
– Откуда вам это известно? – побагровел директор.
– Есть у меня свои источники, – строго произнесла Лидия Андреевна. – И это не вы выгоните моих детей, а я их у вас заберу! И жалобу куда следует напишу.
С каждым ее новым словом директор лагеря багровел все больше. Мы тоже слушали Лидию Андреевну разинув рты.
– Погодите, погодите! Можно ведь все уладить? – залебезил директор. – Прокол вышел, признаю… Может, продолжим беседу в моем кабинете? А вы… – мужчина одарил нашу компанию тяжелым усталым взглядом. – А вы пока свободны. Завтра можете снова купаться.
– Здорово! – восхитился таким исходом событий Даня. Я тоже выдохнула с облегчением, ведь уже была готова пойти собирать сумку.
Перед тем как уйти, Лидия Андреевна снова обняла меня.
– Ничего не бойтесь. Вы – мои дети. Я вас в обиду не дам.
Расчувствовавшись, я обняла женщину в ответ. Когда Лидия Андреевна, снова звонко стуча каблучками, направилась вслед за директором лагеря, зеваки из нашего отряда тоже разошлись. Все были довольны тем, как разрешилась ситуация. Только Даня ворчал, что Кузя просек наш розыгрыш.
– Надеюсь, хотя бы ночью, когда смотрел трансляцию, перетрухнул. Стукач! – ворчал Третьяков.
После полдника мы с Иркой вдвоем брели к своему корпусу. Сказывалась бессонная ночь: то я, то Третьякова по очереди зевали. Если честно, я не представляла, как доживу до отбоя. Диана утащила брыкавшуюся Амелию на мастер-класс по танцам, и мы с Иркой по пути к палате придумывали забавные прозвища для пляшущей Циглер. Не только ей обзывать нас курицами.
– Перед родительским днем будет концерт, а после костер… – снова зевая, сообщила Ирка. – Нам нужно подготовить номер.
– Амелия же теперь умеет танцевать, пусть они с Дианкой что-нибудь поставят, – ответила я.
Мы с Третьяковой прыснули от смеха.
– Нет, серьезно, Вера… А жетоны?
– К черту эти жетоны, – вяло ответила я.
В дверях нашей палаты мы сразу увидели записку. В предчувствии новой беды меня замутило.
– Что это такое? – Ирка выхватила сложенный вчетверо лист бумаги. Послание было написано от руки: «Перед тем как все произойдет, ты должна узнать правду. Приходи к недострою после костра».
Мы с Иркой впились взглядами в записку, изучая каждую букву, выведенную синей пастой…
– Тебе знаком этот почерк? – спросила Третьякова.
– Не-а.
– Вот Оксанка стерва! Все никак не угомонится. Видимо, разозлила ее ваша с Марком ночная вылазка из лагеря.
– Наша с Марком? – рассердилась я. – Тебе лучше всех известно, при каких обстоятельствах мы все вместе вернулись в лагерь.
– Мне-то известно, а вот ей…
Мы с Ирой зашли в палату. Обе молчали.
– Нужно показать записку Амелии, – наконец сказала Ирка. – Она придумает, как из этой гадины всю дурь выбить. Пусть Циглер к недострою вместо тебя идет, а?
– Ничего такого не будет, – поморщилась я, пряча записку в рюкзак.
– То есть как? – ахнула Ирка.
– Я туда просто не пойду. Никто не пойдет. Пусть Соболь там дожидается меня хоть до самого рассвета.
– Ну Вера! – закапризничала Ирка. Ей хотелось хлеба и зрелищ. – Ты не можешь ее до конца жизни игнорировать!
– А я и не буду ее игнорировать… Вот приедут ее родители, и я им заявлением пригрожу. Покажу записки, предоставлю свидетелей… Ты ведь меня поддержишь? Достала эта дура портить мне жизнь и отдых…
Ирка только удрученно вздохнула.
Но как бы я ни храбрилась, тревожное предчувствие не проходило. Перед отбоем мы всем ночным составом собрались на трибуне футбольного поля. После вылазки в лес я была вялой и отвечала невпопад. От гнетущих мыслей отвлек лишь вибрирующий телефон. Тогда я отошла от друзей и с удивлением обнаружила на экране высветившееся слово «Папа».
– Да? Алло? У тебя что-то случилось? – почему-то еще больше перепугалась я. – Ты не в Италии?
– В Италии, – ответил отец. – Вера, как ты?
Как я? На ум пришли ночной побег, заброшенный лагерь, возможное отчисление, разборки с Соболь, странная записка в двери…
– Долго рассказывать, – ответила я. – Роуминг. Но у меня все хорошо. Жива и здорова. А с чего это ты вдруг позвонил?
– Ну как… – отец на том конце провода явно растерялся. – Соскучился же.
– М-м-м, – промычала я.
Сама не могла понять, соскучилась ли по нему я. Да, наверное, папы мне не хватало. Но мы так редко виделись до этого, что во время отдыха в лагере я практически о нем не вспоминала.
– Вер, мне, возможно, придется задержаться здесь.
– Надолго?
– До конца лета.
– Ого!
Но меня грела мысль о друзьях. Теперь, когда мы с Никитой выяснили отношения и помирились, вернувшись в город, я не буду чувствовать себя такой одинокой.
– Вер, но если ты против…
– Нет, нет! Что ты! Работай, – отозвалась я. – Поживу одна.
– Тетя Соня за тобой присмотрит.
– Конечно!
Отец первым положил трубку. Я, в растерянности от нежданного звонка, подошла к ребятам, которые обсуждали предстоящий концерт и родительский день. Смеясь, Амелия и Данька, под руководством хореографа Дианы, в свете ярких прожекторов разучивали на футбольном поле вальс.
Глава девятнадцатая
На следующее утро после завтрака в палату ворвалась рассерженная Ирка и выпалила:
– Вер, можно тебя на секунду?
Диана с горячей плойкой в руках колдовала над прической Амелии. Без привычного жуткого макияжа Циглер действительно выглядела совсем по-другому. Я предвкушала, как обалдеет Даня, когда увидит партнершу по вальсу…
– Все в порядке? – спросила Амелия, оглядывая возбужденную Ирку.
