И пожилая женщина тут же закрыла дверь.
– Ты что-нибудь понимаешь? – повернулась ко мне Ирка.
– Может, ты квартиры перепутала? – предположила я.
– Может. Но на роль ведьмы эта бабка подходит как нельзя лучше. Я бы от такой бабули тоже сбежала не то что в лагерь, а на край света.
Ира подошла к следующей квартире. Здесь дверь, в отличие от двух соседних, была старой, деревянной и без номера. Такой ее и поставили несколько десятков лет назад, когда этот дом построили.
– Думаешь, тут живет Циглер? – усомнилась я.
– Ничему не удивлюсь, – проворчала Ира, освещая дверь. – Ой, смотри, открыто!
– Третьякова, пошли скорее домой! – взмолилась я.
Но Ирка уже толкнула дверь, и от страшного скрипа петель мое сердце опустилось в пятки. Я словно приросла к земле, когда Третьякова нырнула в темную квартиру.
– Ира, выходи оттуда!
– Сейчас-сейчас!
Раздался грохот, свет фонаря дрогнул, а затем и совсем погас. Я думала, что от страха умру на месте, но все-таки бросилась в странную квартиру на помощь подруге. В темноте едва не наступила на Ирку.
– Ай-яй, тихонько, я тут! – простонала Третьякова.
Я присела на корточки и принялась шарить руками.
– Ты где? Что случилось? Блин, включи опять фонарь!
– На меня упало что-то большое!
Внезапно дверь за нами громко захлопнулась. Я тут же вскочила и понеслась к выходу. По пути запнулась о что-то (судя по бряку звонка – о велосипед) и тоже рухнула на пол у самого порога.
– Блин!
– Ты в порядке? Значит, на меня упал чей-то велик.
Снова поднялась на ноги, потянула на себя дверную ручку – закрыто.
– Ир, нас заперли!
– Ну дела! Кому это надо?
Почему-то я снова подумала о том липком гадком чувстве, будто кто-то следует за нами по пятам.
– Вставай же! – поторопила я Ирку.
Третьякова снова зажгла фонарь на телефоне и обвела слепящим лучом помещение. Мы находились в прихожей нежилой квартиры. Прошли в одну из комнат и обнаружили там сваленную в углу старую мебель, еще несколько велосипедов и детскую коляску с картонными коробками.
– Круто, нас заперли в какой-то захламленной колясочной, – проворчала Ира, возвращаясь в коридор. Отряхнувшись, она взглянула на экран смартфона. – Эх!
– Кажется, сейчас не самое подходящее время переживать из-за того, что Вадичка не пишет, – отозвалась я, вслед за Иркой отряхнув колени. И зачем Третьякова поперлась в эту квартиру?
– При чем тут Вадичка? – рассердилась Ира, но по ее дрогнувшему голосу я поняла, что пропажа Вадика подругу все-таки беспокоит. – Телефон скоро разрядится.
Ирка погасила фонарь, и нежилая квартира вновь погрузилась в темноту.
– Шутишь? – почему-то шепотом спросила я.
– Нет, – прошипела в ответ Ира. – Но если что, с твоего позвоним.
– Ага, только я телефон дома забыла.
– Шутишь? – спросила теперь Ирка.
– Точно, мы ж не в какой-то колясочной, а в «Камеди Клабе». Шутка за шуткой! Нет, Ира, я не шучу.
Мы с Третьяковой снова прошли в ту комнату, где стояла старая мебель. Окна были заколочены фанерой, но сквозь щели сюда, в отличие от прихожей, проникал свет. Узкие желтые полоски падали на пыльный пол. Окна в этой нежилой квартире выходили на улицу, а не во двор.
– Там, поди, еще и решетки снаружи, – с тоской констатировала Третьякова, подобравшись к подоконнику.
– Допустим, меня дома все равно не хватятся, – сказала я, не зная, радоваться этому факту или печалиться. – Папа сегодня ночует у противной Катерины. Но тебя-то родители точно потеряют. Мне позвонят, а я трубку не беру.
– Думаю, зарядки на один звонок другу хватит.
Я уселась на подоконник и уставилась на Ирку. Глаза к тому времени уже привыкли к темноте.
– Дане позвонишь?
– Кому ж еще? Я сейчас!
Ира вышла из комнаты. Вскоре до меня донесся ее глухой раздраженный голос. Даже в такой ситуации близнецы умудряются о чем-то поспорить. В нежилой пустой квартире я слышала каждый шорох. Сверху у соседей по-прежнему лилась оркестровая музыка. Будто кто-то решил на ночь глядя переслушать торжественные гимны всех стран. Откуда именно это доносилось, разобрать было сложно. Внезапно музыка смолкла. Ирка закончила разговор, и в квартире повисла гнетущая странная тишина.
– Ир? – наконец позвала я.
Тут Ирка так истошно заверещала, что я в полной мере прочувствовала выражение «кровь леденеет в жилах». Третьякова влетела в комнату и захлопнула за собой дверь.
– Что там? Что? – Я спрыгнула с подоконника и пододвинула к двери тяжелое старое кресло. От страха сердце колотилось в горле.
– Не что, а кто! – Ирка взгромоздилась в кресло.
– Кто? Там лысая сумасшедшая?
– Сумасшедшая? Нет, там крыса!
– Крыса?
Час от часу не легче. Крыс я любила не больше, чем подозрительных пожилых женщин без волос.
– Даня придет?
– Куда он денется! Два раза ему адрес повторила, прежде чем телефон отключился.
Мы с Иркой замолчали и принялись прислушиваться к звукам. Теперь в углу, где были свалены еще какие-то картонные коробки, послышалось непонятное копошение. Если тут в каждой комнате по крысе…
– А на фига ты кресло придвинула? – спросила Ира.
– Я ж не знала, от кого ты сбегала, – пожала я плечами.
– Там всего лишь крыса.
– А вдруг она ростом с человека?
Представив себе крысу ростом с человека, мы обе нервно захихикали. В какой-то момент мне показалось, что если я и дальше буду прислушиваться ко всем шорохам, голосам, гимнам за стенкой, то просто сойду с ума.
– Меня Марк поцеловал, – сказала я.
– Что-о? Да ладно! – Ирка заерзала на старом кресле, в которое уселась с ногами. Ее глаза в темноте лихорадочно заблестели. – Куда?
– В макушку.
– В макушку? – удивилась Третьякова. – Меня так мама перед школой целует.
Я принялась рассказывать о нашем совместном украшении зала. При мысли об этом дне даже на душе стало легче. Правда, меня беспокоило, что за все время моей болезни Марк ни разу не написал. Наверное, его испугала моя странная реакция на тот поцелуй. Веду себя как дикарка. Ирка тоже отвлеклась на мой рассказ, и на шорох в углу мы больше не обращали внимания.
– Ну а у тебя чего? – Я кивнула на разряженный телефон, который подруга крепко сжимала в руке.
– Вадик не пишет уже второй день. Мне кажется, что эти ребята, которые с ним служат, настраивают его против меня.
