Наверняка, упоминая Полонскую, Маяковский стремился позаботиться о ней материально. Он как бы объявлял всех перечисленных своими наследниками. Но Лиля оказалась гораздо оборотистее и хитрее. В день похорон она позвонила Полонской и безапелляционно заявила, чтобы та на похороны не казала носа. Нора с самого начала была пешкой в ее шахматной партии — Лиля когда-то сама ввела ее в игру, но теперь, увидев, что пешка метит в ферзи, поспешила от нее избавиться. Она убедительно разъяснила юной Норе, что на нее обращен нездоровый обывательский интерес и что не стоит провоцировать толпу на инциденты. «Кроме того, — вспоминала Вероника Витольдовна, — она сказала тогда такую фразу: “Нора, не отравляйте своим присутствием последние минуты прощания с Володей его родным”»
[391]. Лиля намекала, что мать и сестры Маяковского виновницей трагедии считают Полонскую. И простодушная, испуганная Нора повиновалась.
После кремации Лиля вызвала актрису к себе. Полонская пишет:
«У нас был очень откровенный разговор. Я рассказала ей всё о наших отношениях с Владимиром Владимировичем, о 14 апреля. Во время моего рассказа она часто повторяла:
— Да, как это похоже на Володю.
Рассказала мне о своих с ним отношениях, о разрыве, о том, как он стрелялся из-за нее. Потом она сказала:
— Я не обвиняю вас, так как сама поступала так же, но на будущее этот ужасный факт с Володей должен показать вам, как чутко и бережно нужно относиться к людям»
[392].
Однако обвинявших Полонскую всё равно хватало. Даже в современных исследованиях периодически озвучивается версия, что Маяковского убили и сделала это именно молодая актриса — в состоянии аффекта, вырываясь из его рук. Один из аргументов в пользу этой версии — несовпадение показаний, данных Полонской следователю, и того, что она впоследствии писала в воспоминаниях. Под протокол она говорила, будто заявила Маяковскому, что его не любит, жить с ним не будет, от мужа не уйдет и что интимной связи у них с поэтом не было; всё это говорилось, чтобы пощадить чувства Яншина и спасти свое доброе имя. Отмечают и то, что, согласно показаниям разных свидетелей-соседей, в момент выстрела Нора находилась в комнате, а не в коридоре, и что слишком уж долго она металась по двору, ожидая «скорую», — наверняка успела сбегать на Лубянку и вызвать гэпэушников (а кто же еще их вызвал?). А может, и вовсе никакой любви не было, а было только задание выуживать у поэта информацию; недаром же она просила Маяковского не видеться с ней два дня — видно, ждала указаний от начальства… В общем, ерунды сочинялось и сочиняется тьмища.
Одно можно сказать точно: наследства Полонская не получила. В июне ее вызвали в Кремль, и она тут же позвонила Лиле, чтобы посоветоваться:
«Лиля Юрьевна сказала, что советует мне отказаться от своих прав. “Вы подумайте, Нора, — сказала она мне, — как это было бы тяжело для матери и сестер. Ведь они же считают вас единственной причиной смерти Володи и не могут слышать равнодушно даже вашего имени”. Потом она сказала мне, что знает мнение, которое существует у правительства. Это мнение, по ее словам, таково: конечно, правительство, уважая волю покойного, не стало бы протестовать против желания Маяковского включить меня в число его наследников, но неофициально ее, Лилю Юрьевну, просили посоветовать мне отказаться от моих прав»
[393].
Впечатлительная Нора поверила многоопытной женщине, хотя и зачеркивала тем самым всё, что было ей дорого. Если ее так ненавидят, не может же она навязываться. В Кремль она, однако, пошла, потому что не могла предать последнюю волю поэта. Ей предложили вместо наследства какую-нибудь путевку. Раздавленная Нора ретировалась. Лиля, как всегда, победила: ВЦИК и Совнарком присудили ей половину гонораров от произведений Маяковского, другая половина доставалась матери и сестрам. Почему апельсин поделили не поровну на всех четверых (ну а Норе — кожура!), неизвестно, но наверняка и за этим стояла хваткая Лиля.
О Норе Брик всегда высказывалась немножко пренебрежительно. Муж племянницы Катаняна потом рассказывал: «Помню, она как-то неожиданно резко, глубоко презрительно, с кривой улыбкой сказала про Полонскую: “Она была уверена, что Володя застрелился из-за нее!”»
[394].
А вот отрывок из позднего интервью Лили македонскому журналисту, записанного Ваксбергом: «Нора Полонская — это вообще несерьезно. Сколько было у него таких увлечений? Десятки! И они проходили, как только девочка во всём ему уступала, подчинялась его воле. С Норой произошла осечка. Она была замужем и прекрасно понимала, что никакой жизни с Володей у нее не будет. Нет, дело не в Норе. Володя страшно устал, он выдохся в непрерывной борьбе без отдыха, а тут еще грипп, который совершенно его измотал. Я уехала — ему казалось, что некому за ним ухаживать, что он, больной, несчастный и никому не нужный. Но разве я могла предвидеть эту болезнь, такую его усталость, такую ранимость?»
[395]
Лиля считала, что выстрел был следствием преследовавшей Маяковского навязчивой боязни старости, а еще — игрой в русскую рулетку. Эльзе она писала:
«Стрелялся Володя, как игрок, из совершенно нового, ни разу не стрелянного револьвера; обойму вынул, оставил одну только пулю в дуле — а это на 50 процентов осечка. Такая осечка была уже 13 лет тому назад, в Питере. Он во второй раз испытывал судьбу. Застрелился он при Норе, но ее можно винить, как апельсинную корку, об которую поскользнулся, упал и разбился насмерть»
[396].
В том же письме она опять спешила напомнить о своей роли музы:
«Стихи из предсмертного письма были написаны давно, мне, и совсем не собирались оказаться предсмертными:
Уже второй: должно быть ты легла, а может быть и у тебя такое.
Я не спешу и молниями телеграмм мне незачем тебя будить и беспокоить.
Как говорят, “инцидент исперчен”.
Любовная лодка разбилась о быт.
С тобой мы в расчете и не к чему перечень взаимных болей, бед и обид.
“С тобой мы в расчете”, а не “Я с жизнью в расчете”, как в письме»
[397].
На самом деле это неоконченное стихотворение Маяковского — из его записной книжки 1927–1928 годов. Оно писалось в период разлуки с Татьяной Яковлевой и скорее всего посвящалось именно ей, а не Лиле. Впрочем, наивная Полонская полагала, что стихи и вовсе про нее. Она недоумевала: «Вряд ли Владимир Владимирович мог гадать, легла ли Лиля Юрьевна, так как он жил с ней в одной квартире. И потом “молнии телеграмм” тоже были крупным эпизодом в наших отношениях»
[398].
