– Вообще-то нет… привык уже к самостоятельности. Опять же, возраст не тот.
Виктор Петрович еще раз пересмотрел видеозапись, поднял взгляд на Василия Макаровича и спросил:
– Скажи честно, как тебе удалось это заснять? Как удалось к ним так близко подобраться?
– Ну, что я тебе могу сказать? – солидно протянул Куликов. – Техника… сам знаешь, прогресс идет вперед семимильными шагами… мы за ним еле поспеваем…
– Дрон, что ли?
– Типа того… очень современная модель, оснащенная искусственным интеллектом.
– Сразу видно, что искусственным! Ох, знал я, что у частных детективов большие возможности… и финансовые, и вообще… а мы отстаем, отстаем… еще раз, Василий Макарович, большое тебе человеческое спасибо! И если понадобится что – звони, не стесняйся! Мой телефон у тебя есть!
Елене снилось, что она идет через черный, мертвый, выгоревший лес. Под ногами у нее валялись уродливые обугленные сучья, черные ветки трескались и рассыпались в золу от малейшего прикосновения. Черная хвоя устилала землю мертвым колючим ковром, скрипя и потрескивая при каждом шаге.
Елена шла через выгоревший лес – и ее не оставляло чувство, что за ней кто-то следит, кто-то смотрит на нее из-за черных ветвей пристальным, недобрым взглядом. Кто-то ловит каждое ее движение, каждый жест.
Вдруг над головой раздался странный, хриплый крик.
Елена подняла голову – и увидела на черном обгорелом суку белую ворону. Единственное светлое пятно в этом черном лесу. Ворона каркала странным, словно неживым голосом, каркала раз за разом, раз за разом, с одинаковыми, точно выверенными паузами, каркала безостановочно и настырно, словно пытаясь разбудить Елену…
И разбудила.
Елена открыла глаза и долго не могла понять, где находится.
А когда поняла, задумалась – что за звук разбудил ее.
Она вспомнила свой сон, вспомнила черный, неживой, выгоревший лес. Вот и вся ее жизнь, как этот приснившийся мертвый лес, выгорела, обгорела до основания, все вокруг нее рассыпается от одного прикосновения…
И тут этот странный звук вернулся, разрушив магическую тишину пустого дома.
Странные, хриплые, монотонные гудки, отдаленно похожие на воронье карканье.
Спустя несколько долгих секунд Елена наконец догадалась, что это звонит телефон. Старый, допотопный телефон. Разумеется, не мобильный.
Даже для стационарного звонок был какой-то ненатуральный, нарочитый. Так, наверное, звучали телефонные звонки больше ста лет назад, так они звучали в каком-нибудь старом черно-белом фильме, когда, прежде чем снять трубку, нужно было покрутить ручку, а потом сказать: «Барышня, соедините меня с номером А – семьсот сорок пять…»
Откуда здесь взялся телефон? Как сохранился в этом полузаброшенном доме? И кто может по нему звонить?
Она еще не совсем проснулась, и в ее полусонном, сумеречном сознании мелькнула дикая, безумная мысль, что это звонит Вадим, что он звонит ей оттуда… оттуда, где он находится сейчас. Звонит, чтобы поддержать ее, чтобы объяснить, что случилось с ее жизнью – и как ей жить дальше.
Елена вскочила, подброшенная этой мыслью, огляделась, пытаясь понять, откуда доносятся эти хриплые монотонные звуки.
Они доносились из-за неплотно прикрытой двери.
Елена распахнула ее, мысленно умоляя кого-то могущественного, чтобы звонки не прекратились, чтобы эта тонкая нить не оборвалась…
За дверью оказался пыльный, полутемный чулан, заставленный ненужной ломаной мебелью. И оттуда, из этой пыльной груды, неслись хриплые монотонные гудки. Елена пробралась сквозь обломки стульев, и в глубине чулана, на хрупкой этажерке, увидела телефон.
Очень старый.
Конечно, не такой, как в тех черно-белых фильмах, – без ручки и трубки с раструбом, но он был тяжелый, массивный, из черной матовой пластмассы, с тяжелой трубкой, покоящейся на металлических рычагах.
Елена сдернула трубку, уронила ее, с трудом подхватила на лету и поднесла к уху – с мучительно бьющимся сердцем, с пересохшим от волнения горлом…
Тут она окончательно проснулась и поняла, что зря бежала на этот звонок, что Вадима нет, и он не может ей звонить, и лучше ей не отвечать, чтобы никто не знал, что в этом доме кто-то есть.
Но она уже поднесла трубку к уху – и услышала низкий, гнусавый голос:
– Четвертый, номер двести восемьдесят три.
– Что? – испуганно переспросила Елена.
– Четвертый, номер двести восемьдесят три! – повторил тот же голос, и в трубке наступила тишина.
– Кто это? – выкрикнула Елена в трубку. – Кто вы такой? Что вам от меня нужно?
Трубка молчала.
Елена постучала по рычагам, подула в трубку, потрясла телефон – но он не издавал ни звука. Ни гудков, ни шороха, какой иногда слышен из молчащей телефонной трубки.
Елена положила трубку на рычаг и выбралась из тесного чулана. Комната показалась ей зловещей.
Как она здесь оказалась? И тут Елена увидела компьютер и все вспомнила. Вспомнила тело Андрея, в неживой позе навалившееся на стол, вспомнила, как ее вывела из того торгового центра Василиса, вспомнила, как решила спрятаться в этом доме, где, как думала, никто ее не найдет, и наконец вспомнила, что нашла в этом компьютере записи о том, как Андрей отравил ее мужа.
Елена почувствовала, что снова темнеет в глазах. Нет, так не пойдет. Нужно выбираться из этого дома на воздух, тут все пропитано завистью и злобой. Как она могла так ошибиться в Андрее? Она-то считала его… ах, да какая теперь разница, кем она его считала, важно, что он оказался совершенно не тем человеком!
Елена выскочила на крыльцо и вдохнула полной грудью свежий прохладный воздух. Очевидно, недавно прошел дождь, и теперь дышалось легко.
Она сделала шаг с крыльца, и вдруг перед ней возникло что-то огромное, светло-песочного цвета. Вровень с ее глазами оказалась огромная пасть, из которой капала слюна. Чудовище негромко зарычало.
– Не бойтесь, он не тронет! – послышался запыхавшийся женский голос.
– У меня глюки? – слабым голосом спросила Елена.
– Да нет, – вздохнула я, отпихивая Бонни, – это точно я.
– Как вы меня нашли? – спросила Елена, но в голосе не было обреченности.
Вообще на первый взгляд что-то в ней изменилось. Передо мной стояла твердая решительная женщина.
– Ты тут одна? – спросила я, оглядевшись. – Тогда лучше нам пройти в дом…
– Только этот пускай тут останется, – поморщилась Елена.
Бонни понял ее отношение и тут же негодующе взвыл.
– Лучше его тоже забрать, – вздохнула я, – он приметный очень, а тут небезопасно.
В комнате было относительно чисто и даже уютно.
