– Колян, ты Рыжика накормил или он опять у тебя голодным сидит? – строго спросил дедок.
– Нет, дядя Саша, к этому волкодаву я ни ногой. С меня прошлого раза хватило, – спокойно ответил хлипкий.
– Да что там прошлого раза-то? Ну, тявкнул на тебя Рыжик, так постовой собаке и полагается на чужих тявкать. А что ты станешь делать, когда я уволюсь?
– Ничего, разберемся, – Колян буркнул под нос и затек в узкую щель ворот.
– Колян, напарник твой, – объяснил дядя Саша (Лешка наконец узнал, как зовут дедка). – Можно его и по фамилии называть – Золотарь. Золотарь он и есть, даром что бывший мент. Пока что вот определил его дерьмо убирать, а дальше не знаю. Колян вроде начальнику охраны приятелем приходится, тот тоже из ментов. Говорит, Золотарь будет прямо в питомнике жить. Бомж, что ли… Теперь давай немного влево возьмем. Через двор тебя не поведу, там сейчас собаки на столбиках сидят…
Дядя Саша свернул куда-то прямо в заросшее бурьяном поле. В высокой траве едва обозначалась тропинка, ведущая к ржавому сеточному забору, за которым виднелись строение щербатого кирпича и череда сараев – свежеотстроенных, судя по цвету дерева.
– А еще к нам пришла Диана Рафаэлевна, очень интеллигентная женщина. Она раньше редактором была, потом, что ли, с начальством поругалась. Не хочу, говорит, больше с людьми работать. Ну, она не в твоей смене, будете только утром встречаться, – дядя Саша уверенно шагал вперед, казалось, грудью прокладывая дорогу в траве. – Осторожней, тут повсюду железные прутья из земли торчат. Не запнись, особенно когда в темноте пойдешь… В конце лета нам еще Кизила навязали. Это племянник начальника охраны, говорят, только что из армии…
Вскоре трава кончилась, и они вышли к разбитой, расползшейся дороге, которая вела к воротам питомника, ржавым насквозь, примотанным к забору одной проволокой.
– А ты в армии отслужил, сынок? – по-родственному уже спросил дядя Саша.
– Да, тоже вот только весной вернулся. В университет на заочное поступил, на юридический.
– Это хорошо. Значит, задержишься у нас.
– Почему вы так решили? – хмыкнул Лешка. Он сам толком не знал, задержится здесь, не задержится. Его пока интересовали две вещи: зарплату обещали приличную и смена – сутки через двое. Что вмещается в эти самые трудовые сутки, он пока плохо представлял.
– А я людей насквозь вижу, – сказал дедок. – Тут много народу перебывало. Потолкутся недельки две – и привет. А вот про тебя я сразу подумал: этот надолго к нам. Собак любишь, выходит?
– Была у меня до армии овчарка. Под машину попала.
Дядя Саша сочувственно крякнул и поправил кепку.
– Ну, теперь у тебя в подчинении будет двадцать восемь собак. Кстати, заставь-ка начальство ворота починить, – дядя Саша отодвинул шпингалет, тоже насквозь ржавый. – А Золотаря заставь подъездные пути опилками засыпать, их на берегу целые горы лежат. Иначе в грязи увязнете по уши.
– А вы разве уходите? – сообразил Лешка, испытав легкое сожаление: дедок как-то располагал к себе.
– С первого ноября переводят в разнорабочие, на более легкий труд. В охрану больше по возрасту не гожусь. Если б еще хоть парочку ребят набрать таких, как ты, – голос дяди Саши дрогнул. – Я сам тридцать лет в питомнике отработал.
Дядя Саша толкнул плечом ржавые ворота, которые подались внутрь вместе со стойкой, и тут же, с перебивом, может, в долю секунды, грянул разноголосый лай. Мягким красивым баритоном солировал матерый самец, ему вторило несколько голосов потоньше, отрывисто подтявкивали переярки, а где-то в дальнем углу противно и протяжно, старушечьим дрожащим тембром выла сука. Сараи на самом деле оказались вольерами, стоящими по периметру питомника. Во внутреннем дворике сидели огромные псы, привязанные к столбикам, расположением своим повторявшим квадрат вольеров. Прямо по диагонали, на углу, между вольерами была калитка, выходившая прямо на блок «П» и металлосклад, – так объяснил дядя Саша.
Еще во дворе находилось одноэтажное строение красного кирпича, вдоль стены которого ютились пара старых электроплит, разбитая мотоколяска, холодильник – из первых советских моделей, какие-то баки и прочий хлам, который всегда сопутствует разрухе и бедности. Из недр этой кучи высунул круглую башку драный кот, с ненавистью посмотрел на Лешку и вновь скрылся, нырнув прямо в электроплиту сквозь дыру от конфорки. Дядя Саша опять плечом толкнул дверь – Лешка успел заметить, что на ней вообще нет ни замка, ни даже крючка, и в нос сразу шибануло дешевой рыбой и чем-то еще, едким и склизким. Похоже пахло в армейской столовой.
Лешка оказался в длинном обшарпанном коридоре со множеством дверей. В первом же проеме, почти у самого входа, находилась бытовка, уставленная утлой кухонной мебелишкой. На электроплитке кипела большая кастрюля, распространяя рыбный дух, а рядом стоял замызганный чайник с грубо приклепанным носиком. Холодильник украшал портрет Че Гевары, над ним на стенке намертво была приколочена табличка «Ответственный за чистоту тов. Денисов», рисованная еще в советские времена масляной краской.
– Путассу только для щенков, – пояснил дядя Саша гордо, как будто рассуждая о деликатесе. – А взрослым собакам мы кашу на куриных головенках варим…
В следующей, варочно-разделочной, комнате в самом деле кипел огромный котел, в котором бултыхались отрубленные головы с гребешками – зримое воплощение куриного ада. В котле огромной поварешкой шуровал Золотарь, как-то успевший уже накормить собак. Теперь он готовил для них ужин, и Лешка даже невольно подумал, а вдруг этих Золотарей двое, однако дядя Саша окликнул Золотаря по имени:
– Колян! Вот тебе сменщик. Пока на пару работать будете, прежде чем он попривыкнет.
– Ну, гляди, сменщик, какой бурдой мы собак кормим! – Золотарь вынул из котла поварешку с мутным желтоватым варевом. – Это ж стыд!
– Перед кем, интересно, тебе стыдно? – хмыкнул дядя Саша.
– Перед собаками. Перед родиной, что ли?
В поднимавшихся парах Золотарь смахивал на беса: редкие его волосики вздыбились вокруг плешивого лба, на худой шее ходил острый большой кадык.
– Ты сам небось бурду потихонечку пробуешь, – не отставал дядя Саша.
– Пробую, конечно. Я ж собакам абы чего не подсуну…
Далее по коридору следовали еще какие-то закрытые и открытые двери, ведущие в такие же хозяйственные помещения, наконец последней была раздевалка, в которой на полу кучей свалены были пустые мешки из-под крупы, резиновые сапоги, какие-то коробки… Стоило открыть дверь, как из кучи брызнули во все стороны разномастные коты.
– Без них тоже нельзя, – сказал дядя Саша. – Иначе крысы разведутся. У нас они как-то даже в телевизор залезли… Ты, сынок, выбери себе резиновые сапоги по размеру, потому что без них не обойтись, особенно когда пойдем на посты собак кормить. Провалиться можно по самое не хочу. Сейчас я тебе шкаф под рабочую одежду освобожу…
Дядя Саша дернул дверцу металлического шкафчика, тронутого ржавчиной, вытащил изнутри бурую фуфайку, казалось, тоже ржавую от времени, пару электролампочек, несколько пыльных книжек. Книжки были в основном на историческую тему: «Младший сын» Балашова, «Емельян Пугачев» Шишкова, «Петр Первый» Алексея Толстого. Лешка осторожно открыл «Пугачева». На титульном листе чернильной еще ручкой было написано: «Александру Насонову в день окончания училища. Май 1960». Почти полвека прошло! Надпись оказалась столь неожиданной, что Лешка тут же захлопнул книжку. Полетела пыль, полезла в глаза, нос. Лешка оглушительно чихнул.
