— Что это такое? — спросил у чекистов Ибраев, и в его голосе впервые за все это время послышались нотки беспокойства.
— Почему вы так испугались? — удивился Литовченко. — Вы же сами говорите, что ни в чем не виноваты, значит, должны быть спокойны. Или вы все-таки хотите нам что-то рассказать?
— Я уже неоднократно говорил вам, что мне ничего неизвестно, — взял себя в руки Ибраев.
— Тогда вам нечего бояться, Шухрат Тураевич, — улыбнулся Литовченко. — Прошу вас, пересядьте, пожалуйста, сюда.
И чекист указал рукой на медицинское кресло, которое оказалось слева от Ибраева. Но тот колебался, не решаясь последовать этому приказу.
— У вас еще есть шанс рассказать нам правду, не сходя со своего места, — вновь повторил свою просьбу Литовченко.
Эта фраза решила исход дела — Ибраев пересел в медицинское кресло. После этого врач попросил его положить обе руки на подлокотники и защелкнул на них специальные ремни. Точно так же он поступил и с ногами Ибраева. Затем врач измерил пульс на руке у пациента и кивнул головой Литовченко — дескать, все нормально. После чего принял от своего коллеги шприц, наполненный какой-то бесцветной жидкостью, и встал справа от Ибраева.
— В последний раз предлагаю вам, Шухрат Тураевич, рассказать нам об интересующем нас человеке, — вновь обратился к Ибраеву Литовченко.
Но тот в ответ отвел взгляд в сторону. И чекист кивнул врачу, чтобы тот начинал. Поскольку пациент был в рубашке с короткими рукавами, это облегчило эскулапу его действия — он воткнул иглу в периферическую вену пациента у локтевого сгиба. После чего стал осторожно вводить препарат. Сделав дело, врач вытащил из вены шприц и, обработав ранку ватным тампоном с раствором, отошел в сторону. А спустя несколько секунд взгляд Ибраева начал затуманиваться, рот приоткрылся. Литовченко подвинул к нему стул и, усевшись на него, начал задавать один вопрос за другим:
— Как вас зовут?
— Шухрат Ибраев, — без запинки ответил допрашиваемый.
— Сколько вам лет?
— Сорок четыре.
— У вас есть жена?
— Да.
— Как ее зовут?
— Гульнара.
— А есть ли у вас друг по имени Джура?
— Есть.
— Это его настоящее имя?
— Нет, это его прозвище.
— Назовите его подлинное имя.
— Я знаю его только как Джуру.
— Может, вы знаете его фамилию?
— Не знаю.
— Где он работает?
— На площади.
— На какой площади?
— Просто на площади.
— Может, это площадь Дзержинского? Или Старая площадь? Смоленская? Какая?
— Просто на площади.
Литовченко бросил взгляд на своего напарника Антона Котова, который стоял поблизости и внимательно следил за происходящим. В его ответном взгляде читалось, что допрос движется в правильном направлении — круг поисков чекистов теперь однозначно мог сузиться с пяти объектов до трех, поскольку только центральные здания КГБ, ЦК КПСС и МИД были расположены на городских площадях.
— Может вы знаете его должность? — продолжил допрос Литовченко.
— Не знаю. Но он среди нас.
— Как среди нас? Что это значит? Он что, сотрудник КГБ?
— Может быть — я не знаю.
— Вы знаете, где живет Джура?
— Нет, я никогда не был у него дома.
— Может, вы знаете район, где он живет?
— Не знаю.
— Как давно вы знакомы с Джурой?
— Два года.
— Кто вас познакомил — Рашидов?
— Нет, Джура сам на меня вышел, позвонив по домашнему телефону.
— Как он выглядит?
— Он вашего возраста. Но он меняется.
— Изменяет внешность?
— Наверное.
— Может, у него есть какие-то особые приметы — шрамы на лице, наколки на руках?
Однако на этот вопрос ответа не последовало. Вместо этого Ибраев внезапно напрягся и попытался встать с кресла. Но скованный по рукам и ногам, не смог этого сделать и после нескольких безуспешных попыток освободиться, вдруг обмяк и стал… плакать. Литовченко с удивлением взглянул на врача. Тот подошел к Ибраеву и, измерив ему пульс, сообщил:
— У вас есть еще пять-десять минут, после чего действие препарата начнет ослабевать.
Как только врач отошел от Ибраева, Литовченко возобновил допрос, повторив последний вопрос:
— У Джуры есть какие-то особые приметы?
— Нет, он обыкновенный человек.
— Может, у него есть какие-то увлечения?
— Он любит футбол.
— За какую команду болеет?
— За «Спартак» и «Пахтакор».
— Почему за «Пахтакор» — он что узбек?
— Да, он наш.
— Значит, он узбек по паспорту?
— Нет, он русский, но узбек.
— Как это возможно — где он родился?
В этот момент с Ибраевым снова произошла та же история, что и несколько минут назад — он сделал попытку вырваться из пут, а когда это не удалось, обмяк и стал плакать. Подождав, когда он успокоится, Литовченко возобновил допрос:
— Откуда родом Джура?
— Из России. Но он наш.
— Кто-то из его родителей узбек?
— Не уверен — кажется, отец. У него два отца. Я не знаю точно.
— Хорошо, успокойтесь. Как вы встречаетесь с Джурой?
— Он сам на меня выходит — обычно звонит по телефону.
— Домашнему?
— Да, и служебному.
— Это часто происходит.
— Нет, редко.
— А кроме вас у него в Москве есть друзья?
— Есть, но я их не знаю.
— Когда вы встречались с ним в последний раз?
— Шестнадцатого.
— В ресторане?
— Да.
— Вы знаете, о чем они говорили с Рашидовым?
— Я не присутствовал.
— Что было после их встречи?
— Джура попросил меня слетать в Ригу.
— Зачем?
— Встретиться с академиком Матвеем Шмаруком. Джура хотел передать ему доклад, чтобы он выступил с ним в Берне.
— Что за доклад?
— О переброске сибирских рек в Среднюю Азию.
— Что вы ему ответили?
— Я не смог ему помочь.
И Ибраев снова заплакал, но в этот раз уже без попытки освободиться от пут. Было видно, что он уже основательно измочален этим допросом и держится из последних сил. Однако Литовченко надо было задать ему еще несколько важных вопросов.
