Придя домой и, разгримировавшись, Бородин достал из книжного шкафа томик со стихами Алишера Навои и, усевшись за стол в своем кабинете, принялся за расшифровку ташкентской депеши. Работа предстояла кропотливая.
4 июля 1983 года, понедельник.
Москва, улица Огарева, дом 6, МВД СССР
Когда Алексей Игнатов вошел в огромный кабинет министра внутренних дел СССР Виталия Федорчука, последний сидел за столом и что-то писал. Увидев гостя, он жестом пригласил его присесть на свободный стул, а сам продолжил заниматься своими делами. Усевшись на стул, Игнатов огляделся. Несмотря на то, что в милиции он служил уже более полутора десятка лет и неоднократно бывал в этом здании, построенное еще в бытность министром Лаврентия Берия, который доверил это строительство немецким военнопленным, однако в этом министерском кабинете Игнатов был впервые.
Наконец, оторвавшись от своих бумаг, министр снова взглянул на гостя и неожиданно спросил:
— За что вас сослали на «землю»?
— Мне этого не сказали, — ответил Игнатов, решив не говорить всей правды.
На самом деле кадровик, который его увольнял, сослался на негласный приказ нового министра Федорчука, который, якобы, на каком-то совещании, стоя у карты Советского Союза, махнул рукой от Москвы в сторону Урала и произнес: «Всех — за Урал». Под эту раздачу угодили тысячи сотрудников милиции, в том числе и Игнатов. Но ему, в отличие от многих, повезло — за безупречную многолетнюю работу его решили оставить в столице, но отправить на «землю» — опером в отделение милиции.
— Однако работаете вы и на новом месте весьма неплохо, — продолжил свою речь министр. — Я тут познакомился с вашим личным делом — сплошь одни благодарности за раскрытия преступлений. Хотите опять вернуться в МУР?
— Если вернут, почему же нет? — честно признался Игнатов.
— Не волнуйтесь, вернут — это в моей компетенции. Но и вам тоже надо постараться. Что вы можете сказать по делу об убийстве ветерана войны Николая Кузьмича Лиознова? Дело в том, что нас постоянно теребят из Совета ветеранов по этому поводу. Погибший был очень уважаемым человеком, участником войны, орденоносцем, его многие знали с самой лучшей стороны. Поэтому я взял это дело под свой личный контроль. Докладывайте!
Поскольку Игнатов прекрасно знал, по какому поводу именно его, а не начальника их отделения милиции, вызвал к себе сам министр, он успел подготовиться, поэтому отвечал без запинки:
— Нами установлено, что к убийству Лиознова причастен Никита Левко, тысяча девятьсот пятьдесят третьего года рождения, уроженец города Львова. Он же имеет отношение и к другому убийству, совершенному на днях в Москве с целью запутать следы убийства ветерана войны. Здесь, в столице, у него проживает брат-близнец, который больше года назад прекратил с ним всяческие отношения и дал нам о нем некоторые данные, касающиеся его прошлого. Оказалось, что Никита Левко в недавнем прошлом был спортсменом — играл в регби, но затем занялся преступной деятельностью на ниве нумизматики. Судя по всему, он всего лишь «шестерка», или «чистильщик», на службе у неких людей, которые занимаются похищением орденов и медалей с целью их последующей перепродажи, возможно иностранцам.
— Почему вы так решили?
— В этом деле внезапно возник работник МИДа Евгений Семчуков — сотрудник ближневосточного отдела. У него есть автомобиль «Мерседес» голубого цвета, который периодически использовал в своих преступных целях Никита Левко.
— Получается, дипломат и этот регбист — одна шайка-лейка?
— Пока это не установлено. Но мы знаем другое. У жены дипломата, Елизаветы Семчуковой, есть знакомый — Леонид Аркадьевич Широков, который служит старшим научным сотрудником в Музее Востока в Москве. Судя по всему, он является одним из главарей этой, как вы выразились, шайки-лейки. Так вот именно Семчукова, а не ее супруг, иногда разрешала пользоваться «Мерседесом» Широкову.
— Он что, ее любовник? — глядя исподлобья на сыщика, спросил министр.
— Знакомый, — не отводя взгляда, ответил Игнатов, помня об обещании, которое он дал Семчуковой.
— А чем занимается этот Широков в своем музее? — продолжал допытываться министр.
— Он является специалистом по японским миниатюрным скульптурам окимоно, которые тоже высоко ценятся в кругу профессионалов. И два дня назад Широков в компании с Левко отправились в Ташкент.
— Зачем? — вскинул брови министр.
— По моим сведениям, это связано с одной редкой коллекцией окимоно, которая пропала в годы война, а теперь внезапно снова обнаружилась. Видимо, Широков отправился в Узбекистан, чтобы оценить эту коллекцию и привезти ее в Москву с целью дальнейшей перепродажи, может быть, и заграницу.
— А что говорят в Музее Востока — может, это они отправили Широкова в Ташкент?
— Нет, там это категорически отрицают. Говорят, что Широков взял неделю отпуска за свой счет и еще одну неделю в счет отгулов — они набежали у него во время работы на овощной базе, куда его посылали от родного учреждения.
— С узбекскими коллегами вы связывались? — продолжал задавать вопросы министр.
— Да, они прислали ответ, что Широков, действительно, прилетел в Ташкент рейсом из Москвы, но ни в одной из гостиниц не останавливался. Видимо, он живет где-то на частной квартире.
— Почему же вы до сих пор не вылетели в Узбекистан? — удивился министр.
— Не разрешили в главке — объяснили, что недавно я уже уезжал в служебную командировку. Поэтому приказали взять под наблюдение квартиру Широкова и ждать его там.
— Они что, совсем охренели? — возмутился министр. — А если эти архаровцы еще кого-нибудь убьют, но теперь уже в Ташкенте?
Игнатов не стал вступать в полемику по этому вопросу — решил, что себе дороже. Ведь все инициативы, которые спускали им из главка, в основном рождались здесь, в министерстве.
— Вам повезло, товарищ Игнатов — я послезавтра тоже лечу в Ташкент, — после короткой паузы сообщил неожиданную новость хозяин кабинета. — Через три дня там будет проведено одно важное совещание, которое без моего участия обойтись не может. Поэтому полетите со мной. Убийство Лиознова — дело не рядовое, а весьма серьезное. И ваш сегодняшний доклад лишний раз убедил меня в этом. Ваш прилет вместе со мной поможет вам сразу обрести в Ташкенте нужных сторонников, что скажется на оперативности вашего расследования.
«Или наоборот — поможет мне приобрести дополнительных врагов», — подумал Игнатов, но вслух эти мысли произносить не стал. Однако и отказаться от этого предложения он тоже не мог — все-таки озвучил его не кто-нибудь, а сам министр, который славился своим крутым нравом. Даже небольшого недовольства с его стороны достаточно было для того, чтобы Игнатов не только не смог вернуться обратно в МУР, но и легко мог вылететь со своей нынешней должности.
4 июля 1983 года, понедельник.
Москва, Ипатьевский переулок, дом 4/10, строение 1, 7-й этаж, Отдел административных органов ЦК КПСС, кабинет заведующего сектором органов госбезопасности
Когда запись в диктофоне закончилась, Александр Бородин нажал на кнопку «стоп» и взглянул на шефа — Вилена Шеленцова. Только что они прослушали запись переговоров, которые вел в Вене с представителями западных кругов высокопоставленный сотрудник КГБ, представлявшийся «генералом Волковым». Судя по выражению лица Шеленцова, он был одновременно и потрясен, и обескуражен услышанным. Поэтому Бородин не прерывал размышлений шефа, терпеливо ожидая его словесной реакции. Но начал тот издалека:
