Тот позади хижины пытался задушить своего пса. Тикка лежал на боку с выпученными глазами — хозяин прижал его к земле коленями. Пес сучил лапами в поисках опоры, которая помогла бы ему избавиться от необъяснимого удушья.
Но пальцы хозяина сжимались все сильнее. Его безумные вопли смешивались с жалобным воем Тикки. Эта ужасная гармония человеческого и животного страдания разрывала мрак.
Ишвару и Раджараму удалось разжать пальцы мужчины. Тикка с трудом встал на ноги. Он не убегал, преданно стоял рядом, откашливался и тер лапами морду. Хозяин обезьян пытался добраться до него снова, но ему помешали.
— Успокойся, — сказал Раджарам. — Скажи, что случилось.
— Лайла и Маджно, — плакал мужчина и, не силах ничего объяснить, только показывал на хижину. Он пытался приманить собаку, причмокивая, как при поцелуе.
— Тикка, Тикка, иди ко мне, Тикка.
Ища примирения, пес доверчиво приблизился. Хозяин грубо пнул Тикку в живот, раньше чем того успели оттащить. С поднятыми фонарями люди вошли в хижину и огляделись.
Дрожащий свет упал на стены, затем на пол. В углу лежали трупы обезьянок. Длинные бурые хвосты Лайлы и Маджно, обычно находящиеся в движении, теперь как-то странно съежились и казались на земляном полу потертыми веревками. Одно тельце было частично выедено, из него вывалились темно-коричневые тонкие кишки.
— Ну и дела! — проговорил Ишвар, прикрывая рукой рот. — Какая трагедия!
— Дайте взглянуть, — сказал кто-то, стараясь протиснуться сквозь толпу.
Это была старая женщина, поделившаяся с Омом водой в первый день, когда колонка не работала. Игрок на фисгармонии просил, чтобы ее поскорее пропустили: старуха умела гадать по внутренностям так же свободно, как свами читает «Бхагавад-гиту».
Люди расступились, и старуха вошла в хижину. Она попросила поднести ближе фонарь. Слегка подтолкнула тельце обезьянки ногой, чтобы лучше рассмотреть внутренности. Наклонившись, она пошевелила их прутиком.
— Потеря обезьян — не худшая потеря в его жизни, — сказала старуха. — И убийство, которое он совершит, будет пострашнее убийства собаки.
— Но ведь пса, — начал Раджарам, — мы спасли его…
— Убийство собаки — не самое страшное его убийство, — мрачно и уверенно произнесла старуха и покинула хижину. Люди пожимали плечами, решив, что старая женщина, несмотря на ее твердую убежденность, была, как и все, сбита с толку и расстроенна случившемся.
— Я убью его, — причитал хозяин. — Нет больше моих малышек! Я убью этого бесстыжего пса!
Кто-то увел Тикку от греха подальше, другие пытались образумить мужчину.
— Не забывай, собака животное. А когда животные голодные, им надо есть. Что толку его убивать! Сам виноват, что запер их вместе.
— Они всегда играли как родные, — плакал хозяин зверей. — Мои родные дети. И вот случилось такое. Я убью его.
Ишвар и Раджарам увели хозяина обезьян подальше от хижины. Легче утешать, когда рядом нет маленьких окровавленных тушек. Войдя к Раджараму, они тут же вышли обратно. Разбросанные по комнате связки волос походили на ужасные мохнатые трупики, что вряд ли мог вынести несчастный хозяин обезьян. Поэтому они пошли к портным и налили ему воды. Держа в руке стакан, он постанывал, дрожал всем телом, что-то бормотал про себя.
Ишвар решил, что о поездке к Дине-бай думать слишком поздно.
— Ну и денек выдался, — шепнул он Ому. — Завтра все ей объясним.
Портные сидели с хозяином обезьян до полуночи, предоставив ему возможность изливать свою скорбь сколь угодно долго. Договорились похоронить Лайлу и Маджно, и просили его простить собаку. Раджарам поднял вопрос заработка.
— Скажи, сколько времени тебе потребуется для выучки новых обезьян?
— Эти обезьянки были моими друзьями, моими детьми! Не хочу даже думать об их замене!
Некоторое время хозяин обезьян молчал, затем неожиданно сам заговорил о работе:
— У меня, знаете ли, есть и другие таланты. Я гимнаст, могу ходить по проволоке, жонглировать, балансировать. Может, и создам новый номер с обезьянами. Поживем — увидим. Сначала я должен пережить траур.
Дина выразила недовольство, когда Манек вернулся поздно из университета. «И это в первый день, — подумала она. — Никто теперь не соблюдает пунктуальность. Возможно, миссис Гупта права, когда говорит, что «чрезвычайное положение» пойдет на пользу: люди научатся уважать время».
— Твой чай был готов уже час назад, — сказала она, наполняя чашку и намазывая маслом кусок хлеба «Британия»
[89]. — Что тебя задержало?
— Простите, тетя. Долго ждал автобуса. Утром я даже опоздал на занятия. Все жаловались, что автобусы практически пропали с дороги.
— Люди всегда жалуются.
— Портные… Они уже закончили работу?
— Портные вообще не пришли.
— А что случилось?
— Если б знала, не волновалась бы! Опаздывать — норма для них, но чтоб не являться целый день — такого еще не было.
Манек быстро расправился с чаем и пошел в свою комнату. Сбросив туфли, он понюхал носки — есть легкий запах — и надел тапки. Оставались еще не распакованные коробки. Можно как раз этим заняться. Одежду, полотенца, зубную пасту, мыло он убрал в шкаф. От одной полки приятно пахло. Он глубоко вдохнул запах, напомнивший о тете Дине. Какая она красивая — прекрасные волосы, доброе лицо!
Разобрав вещи, Манек не знал, чем еще заняться. Взгляд его упал на свисавший со шкафа зонтик. Раскрыв его, он поразился красоте пагоды, и мысленно представил тетю Дину, идущую с зонтиком по улице. Как женщины в сцене скачек в фильме «Моя прекрасная леди». Тетя Дина выглядела намного моложе матери, хотя та писала, что они одногодки — обеим сорок два года. И еще, что у подруги тяжелая жизнь, ее преследуют несчастья, муж умер молодым, поэтому Манеку следует быть с ней добрым, даже если у нее испортился характер.
«Тяжелая жизнь объясняла поведение тети Дины», — подумал он. Когда она говорила, голос не был молодым, чувствовалось, что его владелицу изрядно потрепала жизнь. Слова тоже были резкими — так мог говорить усталый, недоверчивый человек. Манеку хотелось ее развеселить, заставить хоть иногда смеяться.
Маленькая комната действовала ему на нервы. Она навевала тоску, а впереди еще долгий академический год! Манек взял в руки книгу, полистал и отбросил на стол. Может, помогут шахматы. Расставив фигуры, он машинально сделал несколько ходов. Но пластиковые фигурки сегодня не радовали его. Манек запихнул их обратно в коробку с задвигающейся крышкой, и они сменили заточение в клетках на мрачную тюрьму.
Но он-то, по крайней мере, покинул свою тюрьму, навсегда расставшись с проклятым общежитием. Жаль только, что не смог попрощаться с Авинашем, чья комната по-прежнему оставалась запертой и тихой. Наверно, все еще прячется у родителей — было бы глупостью возвращаться в общагу, когда в университете царит дух «чрезвычайного положения» и продолжают пропадать люди.
