Служители через открытую дверь указали на Нараяна.
— Вот как, — пробормотал тхакур про себя. — Я мог бы догадаться. А кто эти двое?
Служитель не знал их имен.
— Да это и неважно, — отмахнулся тхакур Дхарамси и вошел внутрь вместе со своей свитой. В комнате сразу стало тесно. Тхакур утер потный лоб и поднес мокрый кулак к носу Нараяна.
— Из-за тебя я вышел из дома в такой жаркий день и весь пропотел. Ты что, издеваешься надо мной? Тебе заняться нечем? Сидел бы дома и шил. Или освежевал бы корову.
— Мы тут же уйдем, когда пометим свои бюллетени, — сказал Нараян. — Это наше право.
Тхакур Дхарамси рассмеялся, за ним одобрительно загоготали остальные. Когда он смолк, все тоже замерли.
— Пошутили — и хватит. Оставляй свой отпечаток и вали отсюда.
— Только после того, как по-настоящему проголосую.
На этот раз тхакур не засмеялся — поднял руку, будто прощаясь, и покинул участок. Его приспешники схватили Нараяна и двух других мужчин, приложили их большие пальцы к штемпельной подушечке и завершили регистрацию. Тхакур Дхарамси шепнул помощнику, чтобы всех троих отвезли к нему на ферму.
Их подвесили за лодыжки к сучьям баньяна и весь день с небольшими перерывами избивали. Несчастные все чаще теряли сознание, их крики слабели. Внуков тхакура Дхарамси не выпускали из дома. «Делайте уроки, — велел он детям. — Читайте или играйте с игрушками. Я ведь вам подарил красивый новый паровозик».
— Но сейчас каникулы, — ныли они. — Мы хотим играть на улице.
— Только не сегодня. На улице плохие люди.
Вдали, на краю поля, люди тхакура мочились на лица висевших вниз головой мужчин. Запекшиеся рты этих полуживых страдальцев жадно раскрывались навстречу влаге, они из последних сил лизали стекавшие струйки. Тхакур Дхарамси предупредил своих подчиненных, чтобы до поры до времени об этой экзекуции ничего не знали, особенно в поселке вниз по течению. Это могло сорвать выборы, и вынудить соответствующие органы пересмотреть их результаты. И тогда вся работа насмарку.
Вечером, когда урны с бюллетенями увезли, половые органы трех мужчин прижгли горящими углями, а потом запихнули угли в рот. Истошные вопли разносились по всей деревне, пока огонь не выжег полностью губы и языки. Неподвижные, молчащие тела сняли с дерева. Они еще шевелились, и тогда веревки сняли с лодыжек и завязали на шеях, а потом всех троих повесили. Трупы выбросили на деревенскую площадь.
Подручные тхакура Дхарамси, освободившись от выборных забот, занялись по приказу хозяина низшими кастами.
— Я хочу преподать хороший урок этим неприкасаемым псам, — говорил он, разливая спиртное своим людям перед новым заданием. — Пора обратиться к прежним временам, когда в нашем обществе были уважение, дисциплина и порядок. И не спускайте глаз с дома этого чамара-портного — никто не должен оттуда выйти.
И люди тхакура направились в район неприкасаемых. Они избивали случайных прохожих, раздевали и насиловали женщин, сожгли несколько хижин. Новость об их бесчинствах быстро разнеслась по округе. Все попрятались по домам, дожидаясь, когда минует гроза.
— Отлично, — сказал тхакур Дхарамси, когда к вечеру ему доставили сообщение об успехах его людей. — Думаю, здесь надолго это запомнят. — По его приказу тела двух неизвестных мужчин положили на берег у реки, чтобы родственники могли их опознать. — Сердце мое сострадает этим двум семьям, кем бы они ни были. Они достаточно настрадались. Пусть оплачут сыновей и потом кремируют.
Но для семьи Нараяна наказание не кончилось. «Он не заслуживает настоящей кремации», — решил тхакур Дхарамси. «А его отец виноват даже больше сына. В своем высокомерии он пренебрег тем, что священно для нас. Дукхи осмелился покуситься на то, что складывалось веками, он из кожевников перевел сыновей в портные и тем самым нарушил в обществе равновесие. Покушение на кастовую систему должно наказываться с предельной суровостью», — сказал тхакур.
— Схватите всех — родителей, жену, детей, — приказал он своим людям. — Смотрите, чтоб никто не улизнул.
Когда вооруженная охрана ворвалась в дом Нараяна, Амба, Пьяри, Савитри и Падма стали кричать с крылец своих хижин, чтобы друзей оставили в покое.
— Зачем вы трогаете их? Они не сделали ничего плохого!
Защитниц тут же втащили внутрь домашние, боясь за их безопасность. Соседи не осмеливались даже нос на улицу высунуть, они тряслись в своих хижинах от страха и стыда и молились, чтобы ночь прошла быстро и не унесла жизни невинных. Чхоту и Дейарам пытались незаметно прокрасться за помощью в полицейский участок, но их поймали и зарезали.
Дукхи, Рупу, Радху и девочек связали и притащили в большую комнату.
— Двое отсутствуют, — сказал тхакур Дхарамси. — Сын и внук. — Кто-то подсуетился и доложил хозяину, что они живут в городе. — Ладно. Хватит и этих пяти.
В комнату втащили искалеченное тело и бросили перед пленниками. В комнате было темно, и тогда тхакур Дхарамси велел принести лампу, чтобы семья увидела, чей это труп.
Свет разорвал спасительный покров темноты. Лицо мужчины полностью сгорело. Только по красному родимому пятну на груди родные узнали Нараяна.
Страшный вопль вырвался из груди Радхи. Но этот крик боли вскоре потонул в предсмертной агонии несчастной семьи — дом подожгли. Первые языки пламени коснулись связанных людей. Милосердие в эту ночь проявил лишь суховей, яростно раздувший огонь, который в считаные секунды охватил всех шестерых.
* * *
К тому времени, когда Ишвар и Омпракаш узнали страшную новость, пепел уже остыл, а сгоревшие останки спустили в реку. Тетя Мумтаз прижимала к себе Омпракаша, а дядя Ашраф отправился вместе с Ишваром в полицейский участок для составления Первого информационного отчета
[52].
У помощника инспектора болело ухо, и он непрерывно ковырял его мизинцем. Полицейскому было трудно сосредоточиться.
— Имя? Повторите еще раз. Помедленнее.
Чтобы смягчить чиновника, Ашраф посоветовал ему домашнее средство от ушной боли, хотя сам кипел от гнева, еле сдерживаясь, чтобы не надавать инспектору по щекам и заставить слушать.
— Теплое оливковое масло поможет, — сказал он. — Меня так всегда лечила мать.
— Правда? А сколько нужно капель? Две или три?
С большой неохотой в контору отправился полицейский, чтобы проверить это голословное утверждение, вернувшись, он показал, что нет никаких свидетельств умышленного поджога.
Помощник инспектора разозлился на Ишвара.
— Что вы здесь мне мозги пудрите? Хотите, чтоб Первый информационный документ состоял из лживых домыслов? От вас проклятых неприкасаемых всегда одни неприятности! Убирайтесь вон, пока вас не привлекли за клевету!
