Пришло время появиться невесте.
— Приди к нам, дочка, — как бы между делом позвала мать. — Принеси нашим гостям сладости.
С блюдом, полным ладду
[49], вошла шестнадцатилетняя Радха. Разговор смолк. Все пялились на нее, пока она обходила гостей, скромно склонив голову и потупив глаза. Снаружи послышался шепот, все старались пролезть вперед, чтобы разглядеть невесту.
Когда девушка остановилась перед Нараяном, тот уставился на блюдо с ладду. Он слишком нервничал, чтобы поднять глаза, зная, что семья следит за его реакцией. Девушка уже обнесла почти всех. Если сейчас не посмотреть на нее, второго шанса не будет: она больше не вернется, и ему придется принимать решение вслепую. «Взгляни, взгляни», — убеждал он себя — и поднял глаза. Девушка склонилась перед матерью, и Нараян увидел ее профиль.
— Нет, дочка, — отказалась мать. — Мне не надо. — И после этих слов Радха удалилась.
Пора было ехать домой. На обратном пути тем, кому не удалось толком ничего увидеть или услышать, подробно рассказали обо всем. Теперь все были в курсе событий и могли принимать участие в деревенских пересудах. Особенно ценилось мнение старших.
— Она хорошего роста, и цвет кожи красивый.
— Да и семья, похоже, честная, трудолюбивая.
— Может, перед окончательным решением сравнить гороскопы?
— Никаких гороскопов! К чему это? Брахманской чепухой у нас не занимаются.
Нараян ничего не говорил, а только слушал эти разговоры. Его молчаливое согласие, к радости родителей, слилось с всеобщим одобрением и дружными аплодисментами.
Теперь предстояла подготовка к свадьбе. По настоянию Нараяна, от некоторых традиционных расходов отказались — он не хотел, чтобы семья Радхи пожизненно влезла в долги к ростовщикам. Он принял от них только шесть медных кувшинов: три с выпуклым дном и три — с плоским.
Рупа была в ярости.
— Разве ты что-нибудь смыслишь в такой сложной вещи, как приданое? Ты что, раньше женился?
Дукхи тоже разволновался.
— Шесть кувшинов — это мало. Нам положено больше.
— Когда в нашей касте женились с приданым? — спокойно произнес Нараян.
— В высших кастах так принято, значит и у нас можно.
Но Нараян стоял на своем, и Ишвар его поддержал.
— Научились городским штучкам, — ворчала расстроенная мать. — Забыли наши обычаи.
В последний момент случилась накладка. За два дня до свадьбы деревенские музыканты под нажимом тхакура Дхарамси и других отказались играть на празднике. Они были настолько запуганы, что даже не встретились с семьей, чтобы обсудить проблему. Тогда Ишвар нашел замену в городе. Нараян согласился оплатить и доставку музыкантов, и их работу. «Чтоб позлить местную элиту, — решил он, — цена не так уж и велика».
Городские музыканты знали не все местные свадебные песни. Это встревожило гостей постарше — странные гимны и песни не подходили для свадьбы.
— Особенно для зачатия детей, — сказала одна старуха, которая принимала роды, пока не состарилась. — Без правильной подготовки материнское чрево не готово к деторождению.
— Так и есть, — поддержала ее другая. — И я тому свидетель. Когда поют не так, как принято, мужа и жену ждут одни неприятности.
Влияние песен взволнованно обсуждалось, шли споры о том, что может избавить от возможного несчастья или хотя бы смягчить его последствия. Пожилые люди неодобрительно посматривали на тех, кто получал удовольствие от непривычной, чужой музыки и танцев.
Праздник длился три дня, и чамары никогда так вкусно не ели, как в это время. Почетные гости, Ашраф с семьей, остановились в доме Нараяна, где о них заботились как о близких людях. Это не всем понравилось. Шептались, что приезд мусульман не к добру, но недовольных было немного, и шептались все больше по углам. А на третий вечер, к утешению старшего поколения, музыканты уже разучили большинство местных песен.
У Радхи и Нараяна родился сын, которого назвали Омпракаш. Люди приходили, пели и радовались вместе с родителями этому счастливому событию. Гордый дед лично отнес сладости в каждый дом.
В конце недели Чхоту, друг Дукхи, пришел вместе с женой взглянуть на новорожденного. Он отвел в сторону Дукхи и Нараяна и прошептал: «“Высшие” выбросили ваши сладости в помойку».
Сомневаться в правоте его слов не приходилось: Чхоту вывозил мусор из многих подобных домов. Известие было неприятным, но Нараян только рассмеялся: «Зато больше достанется тем, кто найдет эти коробки».
Поток гостей не ослабевал, все умилялись малышу — такой здоровенький, даром что из чамаров, и все время улыбается.
— Он не кричит, даже когда голодный, — любила похвастаться Радха. — Так немного похнычет, но тут же замолкает, когда дашь грудь.
После Омпракаша родилось еще трое дочерей. Двое выжили. Их назвали Лила и Рекха. Сладости уже не раздавали.
Нараян стал учить сына читать и писать, совмещая занятия с шитьем. Сам он сидел за швейной машиной, а сын рядом с грифельной доской и мелом. К пяти годам Омпракаш умел пришивать пуговицы, имитируя манеру отца — облизывал нитку и вдевал ее в игольное ушко, или мастерски втыкал иголку в ткань.
— Он весь день с отцом — как пришитый, — удовлетворенно ворчала Радха, глядя на обожаемых мужа и сына.
Ее свекровь наслаждалась, наблюдая эту картину.
— За дочерей отвечает мать, а сыновей воспитывают отцы, — заявила Рупа с таким видом, будто на нее снизошло откровение. Радха так к этому и отнеслась и серьезно закивала.
Через неделю после того, как Омпракашу исполнилось пять, Нараян взял его с собой в дубильню, где трудились чамары. После возвращения в деревню он периодически принимал участие в их работе на самых разных стадиях — свежевания, выдержки, дубления или окрашивания. А теперь он на практике показал сыну, как это делается.
Но Омпракаш старался держаться в стороне. Нараяну это не понравилось, и он настоял, чтобы сын запачкал руки.
— Фи! Здесь воняет! — завизжал Омпракаш.
— Да, я знаю. И все-таки это надо сделать. — Нараян схватил мальчика за руки и окунул их по локоть в дубильный чан. Ему было стыдно перед другими чамарами за поведение сына.
— Я не буду этого делать! Я хочу домой! Папа, пожалуйста, уведи меня!
— Плачь не плачь, но ты освоишь это ремесло, — решительно произнес Нараян.
Омпракаш рыдал, вопил, бился в конвульсиях, стараясь выдернуть руки.
— Если будешь сопротивляться, я запихну тебя в чан с головой, — пригрозил отец, раз за разом опуская его руки в чан.
