Дукхи узнал тонкости работы с кожей, но он также узнал, что значит быть чамаром, неприкасаемым в деревенском обществе. Тут не было никаких особых инструкций. Суть кастовой системы пронизывала все, от нее нельзя было укрыться, как и от отходов туш, с которыми работали они с отцом. А дополняли его образование пересуды взрослых, разговоры отца и матери.
Деревня стояла на реке, и чамарам разрешалось селиться ниже по течению, подальше от брахманов и землевладельцев. Вечерами отец Дукхи сидел с другими мужчинами в отведенной им части деревни под деревом, они курили, вспоминали прошедший день и думали о завтрашнем. Их болтовню сопровождали крики ворон, запахи варившейся еды дразнили ноздри, а мимо медленно проплывали отходы высшей касты.
Дукхи следил за отцом со стороны, дожидаясь, когда он встанет и пойдет домой. В сумерках силуэты мужчин становились расплывчатыми. Вскоре Дукхи различал лишь огоньки биди, которые, как светлячки, перелетали, следуя за движениями рук. Потом огоньки один за другим погасли, и мужчины разошлись.
За едой отец рассказывал жене новости за день.
— У пандита
[30] заболела корова. Он хочет успеть ее продать, пока не околела.
— А кому она достанется? Сейчас твоя очередь?
— Нет, Бхолы. Но там, где он работал, его обвинили в воровстве. Даже если пандит отдаст ему тушу, Бхоле понадобится моя помощь: сегодня ему отрубили пальцы на левой руке.
— Бхоле повезло, — сказала мать Дукхи. — В прошлом году Чагану по той же причине оттяпали всю кисть.
Отец сделал глоток воды и, перед тем как проглотить, прополоскал горло. Тыльной стороной руки утер губы.
— Досу выпороли за то, что он близко подошел к колодцу. Никак не запомнит правил. — Некоторое время отец ел молча, прислушиваясь к хору квакавших в сырую ночь лягушек, а потом спросил жену: — А ты чего не ешь?
— У меня сегодня пост. — Это значило, что у них плохо с едой.
Отец кивнул и продолжал есть.
— Ты видела в последнее время жену Будху?
Мать покачала головой.
— Давно не видела.
— И еще долго не увидишь. Она, должно быть, прячется в своей хижине. Отказалась пойти в поле с сыном заминдара
[31], и тогда ей побрили голову и прогнали голой по площади.
Каждый вечер Дукхи слушал, как отец рассказывает жестокие, не приукрашенные истории из жизни деревни. За детские годы у мальчика сложился целый каталог подлинных и вымышленных преступлений людей из касты неприкасаемых и последующих наказаний. Все они крепко запечатлелись в его памяти. Ко времени отрочества Дукхи хорошо чувствовал ту невидимую грань, какую ни в коем случае нельзя нарушать, если хочешь выжить в деревне, и иметь, как и его предки, в постоянных спутниках терпение и подобострастное унижение.
Вскоре после того, как Дукхи Мочи исполнилось восемнадцать, родители женили его на чамарской девушке по имени Рупа, четырнадцати лет от роду. В течение первых шести лет брака она родила ему трех дочерей. Ни одна не прожила больше года.
Потом на радость родственникам у них родился сын. Ребенка назвали Ишваром, и Рупа ухаживала за ним с особой заботой и преданностью, какие, как она усвоила, требовались для детей мужского пола. У мальчика всегда должна быть еда, и Рупа следила за этим неукоснительно. То, что она ходила голодная, было в порядке вещей, и Рупа часто так делала, чтобы накормить мужа. Но ради сына она, не задумываясь, пошла бы на воровство. Рупа знала, что не только она решится на такое — каждая мать поступит так на ее месте.
Когда у нее кончилось молоко, Рупа стала по ночам наведываться в стойла местных землевладельцев. Когда муж и сын спали, она, в промежуток между полуночью и криком петухов, потихоньку выбиралась из хижины с маленьким латунным кувшинчиком. В темноте, хоть глаз выколи, она, запомнив дорогу днем, шла не спотыкаясь. Брать с собой фонарь было слишком опасно. Тьма касалась ее щек, словно паутина, а иногда паутина была и настоящей.
Рупа отцеживала молока понемногу от каждой коровы, чтобы хозяин ничего не заподозрил. Утром Дукхи видел молоко и догадывался, откуда оно. А если просыпался ночью, когда жена выскальзывала из дома, он лежал молча и дрожал от страха, пока она не возвращалась. «Может, стоит ходить самому», — иногда думал он.
Когда у Ишвара прорезались молочные зубы, Рупа стала еженедельно в период созревания фруктов наведываться в сады. Она на ощупь выискивала в темноте сочные плоды и только потом рвала их. И здесь она проявляла осторожность: брала несколько плодов с каждого дерева, чтобы не заметили пропажи. Темноту наполняло ее тяжелое дыхание, и мелкие зверюшки, и насекомые торопились убраться с ее пути.
Однажды, когда она набивала мешок апельсинами, луч фонаря осветил деревья. На открытом пятачке сидел на бамбуковой подстилке мужчина и смотрел на нее. «Ну все, конец», — подумала Рупа, бросила мешок и приготовилась бежать.
— Не бойся, — сказал мужчина. Голос у него был тихий, в руке тяжелая палка. — Бери, сколько надо. Мне все равно. — Рупа обернулась, задыхаясь от страха, она не понимала, можно ли ему верить.
— Бери еще, — повторил мужчина с улыбкой. — Меня наняли, чтобы я охранял апельсиновую рощу. Но мне плевать на добро этого сукина сына. Он от этого не обеднеет.
Рупа нервным движением подняла мешок и принялась снова рвать апельсины. Руки у нее дрожали, и один апельсин скользнул мимо мешка. Она бросила взгляд через плечо. Мужские глаза жадно ощупывали ее тело, отчего Рупе стало не по себе.
— Спасибо, — сказала она.
Он кивнул.
— Тебе повезло, что здесь оказался я, а не какой-нибудь плохой человек. Продолжай! Бери, сколько хочешь. — Мужчина напевал про себя что-то немелодичное, звучащее как смесь стонов и вздохов. Потом перешел на свист. Но и свист был не музыкальным. Зевнув, он замолк, но по-прежнему не спускал с Рупы глаз.
Рупа решила, что собрала достаточно. Пора поблагодарить сторожа и идти домой. Поняв ее намерения, мужчина сказал:
— Стоит мне закричать, и сюда сбегутся.
— Что? — Она видела, как с его лица исчезла улыбка.
— Если я закричу, сюда мигом примчится хозяин с сыновьями. Тебя свяжут и выпорют за воровство.
Рупу бросило в дрожь. Улыбка вернулась на лицо мужчины.
— Не волнуйся. Я не закричу. — Она завязала мешок, а он продолжил: — После порки мужчины могут отнестись к тебе без уважения и даже обесчестить. Будут по очереди проделывать разные постыдные вещи с твоим нежным красивым телом.
Рупа благодарно сложила руки на прощанье.
— Не уходи. Собирай, сколько хочешь, — сказал мужчина.
— Спасибо. Мне хватит.
