Однако и пластику отпущено определенное число дней и лет. Ибрагим выяснил, что пластик может так же рваться и трескаться, как клеенка. «Или как кожа и кости, — подумал он с облегчением. — Все это вопрос времени». И нынешняя пластиковая папка была третьей за двадцать один год.
Время от времени он внимательно осматривал папку и видел на ее потертой поверхности морщины, вроде тех, что избороздили его лоб. Внутренние перегородки понемногу рвались, и когда-то аккуратные отделения тоже были готовы взбунтоваться. Его же телесные отсеки уже давно подняли бунт. «Кто победит в этом нелепом состязании пластика и плоти?» — задал себе вопрос Ибрагим и, смахнув нюхательный табак с ноздрей и пальцев, позвонил в дверь, у которой стоял.
Увидев в глазок красно-коричневую феску, Дина велела портным молчать.
— Ни звука, пока он здесь, — прошептала она.
— Здравствуйте, — широко улыбнулся сборщик, открыв почти полностью почерневшие зубы, два из которых отсутствовали. Улыбка была невинная, добрая, улыбка состарившегося ангела.
Не ответив на приветствие, Дина сказала:
— Это вы? Рановато для квартплаты.
Ибрагим переложил папку в другую руку.
— Нет, сестра, дело не в этом. Я пришел за ответом на письмо домовладельца.
— Ясно. Подождите немного. — Дина закрыла дверь и пошла искать так и не вскрытый конверт. — Куда я его положила? — шепнула она портным.
Все трое перебирали вещи, в беспорядке разбросанные по столу. Дина не могла отвести глаз от Омпракаша — так ловко работали его пальцы, двигались руки. Ее уже не тревожила его костлявость. Она вдруг увидела в нем необычную птичью красоту.
Ишвар извлек конверт из-под куска ткани. Дина вскрыла его и прочла письмо — первый раз быстро, второй медленнее, чтобы разобраться в юридическом жаргоне. Суть прояснилась: занятие бизнесом в месте проживания запрещается, ей надлежит немедленно прекратить коммерческую деятельность, или ее выселят из квартиры по суду.
С раскрасневшимися щеками Дина метнулась к двери:
— Что это за бред? Скажите хозяину, что этот номер у него не пройдет!
Ибрагим со вздохом пожал плечами и повысил голос:
— Вас предупредили, миссис Далал! Нарушение закона недопустимо. В следующий раз вы получите не вежливое письмо, а приказ освободить квартиру. Не думайте, что…
Дина захлопнула дверь. Ибрагим тут же замолк, радуясь, что не пришлось произносить всю речь. Тяжело отдуваясь, он утер лоб и поспешил удалиться.
Дина в испуге перечитала письмо. Портные работают только три недели, и уже неприятности с хозяином. Может, стоит показать письмо Нусвану и попросить совета? Нет, Нусван отнесется к этому слишком серьезно. Лучше не обращать на письмо внимания и осторожно продолжить работу.
Теперь у нее не оставалось выбора — следовало посвятить во все портных, донести до них, как важно соблюдать полную осторожность. Она обсудила ситуацию с Ишваром.
Вдвоем они сочинили байку, которую решили рассказывать сборщику квартплаты, если тот увидит, как портные входят в квартиру или выходят из нее. Они якобы приходят убирать и готовить — вот и весь сказ.
Омпракаш был оскорблен.
— Я портной, а не слуга, который моет полы и сметает пыль, — сказал он, когда они вечером ушли с работы.
— Не будь ребенком, Ом. Эту историю сочинили, чтобы избежать неприятностей с домовладельцем.
— У кого неприятности? У нее. Тогда зачем мне волноваться? Она нам не выплачивает даже достойное жалованье. Умри мы завтра, она тут же отыщет новых портных.
— Почему ты сначала говоришь, а потом думаешь? Если Дину-бай вышвырнут из квартиры, нам негде будет шить. Что с тобой? С тех пор как мы приехали в этот город, это наша первая приличная работа.
— И что, я должен прыгать до потолка? Разве эта работа спасет нас?
— Но мы работаем всего три недели. Терпение, Ом. В этом городе много возможностей, твои мечты еще сбудутся.
— Меня тошнит от этого города. Здесь одни неприятности. Лучше бы я умер в нашей деревне. Сгорел бы со всей семьей.
Лицо Ишвара затуманилось, боль племянника передалась ему, и изуродованная щека задрожала мелкой дрожью. Он обнял молодого человека за плечи.
— Все наладится, Ом, — умоляюще произнес Ишвар. — Поверь мне, все будет хорошо. И мы скоро вернемся в нашу деревню.
Глава третья. В деревне у реки
В родной деревне наши портные считались сапожниками, это означало, что их семейство принадлежит к «неприкасаемой» касте чамар — кожевников. Однако задолго до рождения Омпракаша, когда его отец Нараян и дядя Ишвар были мальчиками десяти и двенадцати лет, дедушка послал их учиться на портных.
Друзья деда боялись за семью. «Дукхи Мочи сошел с ума, — сокрушались они. — Он не думает о последствиях и навлекает беду на свой дом». Ужас охватил деревню. Если нарушаешь вековой закон деления на касты, кара не заставит себя ждать.
Решение Дукхи Мочи сделать из сыновей портных было действительно смелым поступком, учитывая, что его собственная жизнь проходила в точном соблюдении кастовых традиций. Как и его предки, он с детства знал, что в нынешнем воплощении ему положено заниматься определенным, предназначенным для него делом.
Дукхи Мочи было пять, когда он стал осваивать ремесло отца. В окрестностях жило мало мусульманских семейств, и потому поблизости не было ни одной скотобойни, где чамары могли бы достать шкуры. Приходилось ждать, когда в деревне сдохнет корова или буйвол. Тогда приглашали чамаров, чтобы освежевать тушу. Иногда туши отдавали даром, иногда за них приходилось платить, все зависело оттого, насколько хозяин, принадлежащий к более высокой касте, был заинтересован в труде чамаров в том году.
Освежевав тушу, чамары поедали мясо, дубили кожу, которая впоследствии превращалась в сандалии, кнуты, упряжь и бурдюки. Дукхи сызмальства осознал, что мертвые животные дают их семье средства к существованию. По мере того как он осваивал ремесло, его кожа незаметно, но неотвратимо пропитывалась запахом, который частично был отцовским запахом, неотъемлемым от всякого кожевенника. Он не исчезал даже после того, как Дукхи отмывал и отскребал себя до чистоты в реке.
Дукхи не догадывался, что запах уже проник в его поры, пока однажды мать, обнимая его, вдруг не сморщила нос и произнесла голосом, в котором были гордость и печаль: «А ведь ты становишься взрослым, сынок. Я чувствую это по запаху».
После этого Дукхи стал время от времени нюхать свои подмышки, проверяя, сохраняется ли запах. «Интересно, — думал он, — пахнет ли плоть под кожей? Проникает ли запах глубоко?» Он проколол кожу, чтобы узнать запах своей крови, но опыт был сомнительный: капелька крови на кончике пальца — недостаточно убедительное количество. А мышцы и кости — остается ли запах в них? Впрочем, Дукхи не хотел, чтобы запах исчез: ему было приятно пахнуть, как отец.
