— У меня никого нет.
— Значит, никого? Извините за вопрос. — Мистер Валмик замолчал, а потом разразился жутким приступом кашля. — Простите, — прохрипел он. — Видно, я уже израсходовал свою квоту на сегодняшний день.
— О боже, — испугалась Дина. — Кашель у вас и правда плохой.
— И это еще после лечения. — Голос адвоката прозвучал с оттенком некоторого самодовольства. — Слышали бы вы, как я говорил год назад. Пищал, как мышь.
— Но что послужило причиной этому? Несчастный случай или что-то другое?
— Как вам сказать, — вздохнул он. — Наша жизнь — всего лишь цепь случайностей, бряцающая цепь непредвиденных событий. К величайшему несчастью, зовущемуся жизнью, мы случайно или сознательно прибавляем новые беды.
«Ну вот, опять завелся», — подумала Дина. Но его слова звучали достоверно. И ее опыт это доказывал. Ее тоже всегда преследовал случай: смерть отца, когда ей было двенадцать. А какую роль случай играл в жизни портных! Или взять Манека — думал вернуться, а едет в Дубай. Возможно, она никогда больше его не увидит, как и Ишвара с Омом. Внезапно они вошли в ее жизнь, внезапно из нее и вышли.
Тем временем мистер Валмик, желая подробно ответить на ее вопрос, ласково провел по своим драгоценным ручкам и начал рассказ. В этой его привычке Дине виделось что-то неприличное. Конечно, лучше трогать ручки, чем чесать яйца, как делают некоторые мужчины, беспричинно двигая их справа налево.
Гортанным голосом начал он рассказ о деятельном молодом студенте, учившемся на юридическом факультете, чьи таланты отмечали преподаватели и который, получив звание барристера, вдруг возжаждал тишины и покоя и нашел их в работе корректора.
— В течение двадцати пяти лет я наслаждался цивилизованным обществом слов, но все это закончилось в тот день, когда мои глаза поразила аллергия, и весь мой мир перевернулся.
Резкие звуки, выходящие из горла мужчины, были настолько искажены, что Дина с трудом его понимала. Но ее уши постепенно приспособились к необычному тембру и рваной интонации его голоса. Ей стало ясно: хотя мистер Валмик изображает жизнь как цепь случайностей, в самой его манере опытного рассказчика не было ничего случайного. Предложения лились как идеальные швы, и целое сохраняло форму, хотя, казалось, он не обращал внимания на отдельные стежки. Понимал ли он, что приводит в определенный порядок события? Может, и не понимал — может, сам рассказ выстраивал форму. Может, людям свойственно приводить в порядок события своих беспорядочных жизней, обладая неким секретным оружием, вроде антител в крови.
Рассказывая, мистер Валмик машинально вытащил авторучку, открутил колпачок и приложил перо к носу. Дина со смущением следила, как он поочередно подносил перо то к одной, то к другой ноздре и глубоко вдыхал запах чернил.
Ощутив прилив сил, он продолжил:
— И мне пришлось ради хлеба насущного связаться с шумным миром протестного движения. Моей новой профессией стало написание лозунгов и их выкрикивание. Это и стало причиной разрушения моих связок.
Рассказ адвоката вызвал в памяти Дины ее лоскутное покрывало. Свадебный подарок Ому. Мистер Валмик тоже по-своему сшивал из отдельных фрагментов словесное покрывало, которое преподносил ей. Он казался фокусником, вытаскивающим изо рта бесконечную череду шелковых платков.
— Но тут меня поджидал очередной случай — я познакомился с одним старшиной. Тот еще горлопан был. Он орал, даже когда в том нужды не было. Его луженой глотке крик шел только на пользу, и я наконец дал своей отдохнуть.
Мистер Валмик прервал речь и предложил Дине леденцы от кашля. Дина отказалась, а он положил леденец в рот.
— У меня было множество планов, я хотел открыть отделения фирмы во всех больших городах. В своих мечтах я уже купил вертолет и набрал команду из тех, кто умеет сочинять лозунги. Если где-то возникали забастовки или прочие протестные движения, один звонок — и мои люди спускались на парашютах с готовыми транспарантами.
Зажегшийся в его глазах предпринимательский блеск неохотно потух.
— К несчастью, правительство запретило на время чрезвычайного положения марши и демонстрации. И потому с прошлого года я сижу на этой сломанной скамье с дипломом юриста в руках. Круг замкнулся.
Он разгрыз леденец — видимо, ему надоело мусолить его во рту.
— Как много я потерял, пока описывал этот круг — цель, одиночество, слова, зрение, голосовые связки! Да, главное в моей жизни — это утраты. Но разве нельзя сказать то же самое и о жизни других людей? Утрата — понятие сущностное. Она неотъемлемая часть той катастрофы, что именуется жизнью.
Дина неуверенно кивнула.
— И обратите внимание, я не жалуюсь. Благодаря какой-то необъяснимой универсальной силе, мы утрачиваем не самые важные вещи и сбрасываем их, как змеи сбрасывают кожу. В основе жизненного процесса — утраты, и они не прекращаются до тех пор, пока в нас не остается только чистый экстракт человеческого бытия.
Последние слова адвоката задели Дину за живое. Они звучали полной бессмыслицей.
— У змеи под старой кожей находится новая, — резко сказала она. — Я предпочла бы не терять квартиру — вряд ли на ее месте возникнет новая.
У мистера Валмика был такой вид, словно его только что нокаутировали. Но он быстро пришел в себя и улыбнулся, оценив ее аргумент:
— Очень хорошо. Действительно хорошо, миссис Далал. Я привел плохой пример. И вы меня поймали. Очень хорошо. И с юмором у вас отлично. Один из недостатков моей профессии в том, что в ней совсем не задействован юмор. Закон — суровая вещь, тут не до улыбок. Но правосудие — другое дело. Здесь есть место для остроумия, эксцентрики, доброты и заботы.
Мистер Валмик поднял картонку и убрал ее, а кирпич запихнул под лавку, на случай если он еще понадобится. Отряхнув руки от красной пыли, он заявил:
— Сейчас я пойду писать прошение, составленное из слов и страсти.
Эти странные слова заставили Дину внимательно присмотреться к адвокату. Она задала себе вопрос: а правильный ли она сделала выбор?
— Не обращайте на меня внимания, — сказал мистер Валмик. — Это Йейтс. Его стихи созвучны этому позорному чрезвычайному положению. Все распадается, центробежные силы очень сильны, весь мир охвачен анархией и прочими подобными вещами.
— Да, — согласилась Дина. — И все кончается плохо
[147].
— А вот это звучит слишком пессимистично для мистера Йейтса, — сказал адвокат. — Он никогда бы такого не написал. Пожалуйста, приходите послезавтра в мой офис, и я вас со всем ознакомлю.
— В офис? Куда именно?
— Сюда, — рассмеялся он. — Эта сломанная скамья — и есть мой офис. — И нежно погладил ручки, снова положенные в пластиковый контейнер. — Миссис Далал, благодарю, что выслушали меня. Немногие в наши дни способны на это. Последний раз меня год назад выслушал студент университета, когда мы оба совершали долгую поездку на поезде. Еще раз благодарю.
