Бессильный гнев старика позабавил лысого.
— Ты что, тараканов давишь? — засмеялся он и провел пальцем по острому лезвию, прежде чем втянуть его обратно. Но напоследок, словно обретя второе дыхание, вдруг начал яростно кромсать подушки и матрасы Дины. Лысый отшвыривал их от себя, пух и перья летали по комнате. С подушками в гостиной он поступил так же.
— Что ж, теперь все зависит от вас, мадам, — сказал он. — Вы ведь не станете ждать нашего второго прихода?
Второй бандит, проходя мимо Манека, злобно пнул его. Остатки пана он выплюнул на кровать и на то, что было вокруг.
— Идешь с нами? — спросил он Ибрагима.
— Нет, немного задержусь, — сердито ответил старик. — Есть еще дела.
Дверь за бандитами закрылась. Бросив на сборщика платы взгляд, полный презрения и отвращения, Дина подошла к Манеку, где уже возился Ишвар и, поддерживая голову юноши, спрашивал, как тот себя чувствует. Ибрагим плелся сзади, шепотом повторяя, как заклинание: «Простите меня, сестра».
У Манека шла носом кровь, верхняя губа была рассечена. Он провел языком по зубам — все на месте. Ему утирали кровь обрывками ткани, валявшимися вокруг швейных машин. Манек пытался что-то сказать и подняться на ноги.
— Лучше молчи, — посоветовал Ом, снова обретший дыхание. — Тогда кровь скорее остановится.
— Слава богу, ножом не ударил, — сказала Дина.
Из гостиной послышался звук разбитого стекла. Ибрагим выбежал на веранду.
— Прекратите, дураки! — крикнул он. — Что вы делаете? Это влетит хозяину в копеечку. — Еще несколько камней разнесли оставшиеся стекла, а потом воцарилась тишина.
Манека подвели к раковине, чтобы смыть кровь.
— Я могу ходить сам, — пробормотал он. После умывания его усадили на диван, приложив к носу тряпку.
— Для губы нужен лед, — сказала Дина.
— Сбегаю — куплю в «Вишраме», — вызвался Ом.
— Не нужно, — сопротивлялся Манек, но его не послушали. Решили, что достаточно купить кусок за десять пайс. Ибрагим поспешил вынуть монету из шервани и протянул Ому.
— Не дотрагивайся до его денег, — приказала Дина, доставая сумочку. Сборщик платы умолял взять его деньги, но в конце концов сунул их обратно в карман.
Дожидаясь возвращения Ома, остальные жильцы подсчитывали потери. По дому все еще летал пух от вспоротых подушек, медленно оседая на пол. Дина подняла разрезанные чехлы, чувствуя себя грязной, словно руки бандитов осквернили и ее самое. Искромсанные платья и загаженные паном ткани тяжелым грузом легли на сердце. Как объяснить это в «Оревуар»? Что она скажет миссис Гупта?
— Мне конец, — сказала Дина со слезами на глазах.
— Может, платья удастся починить, Дина-бай? — сделал попытку утешить хозяйку Ишвар. — А красные пятна смоем.
Но голос прозвучал неубедительно даже для него самого, и тогда он обратился к Ибрагиму:
— Стыда у вас нет. Почему вы пытаетесь навредить этой женщине? Что вы за чудовище?
Ибрагим стоял и с сокрушенным видом выслушивал обвинения. Он ждал оскорблений, жаждал их, желая загладить свою вину.
— Седая борода, а сердце злое, — сказал Ишвар.
— Подлый, ужасный человек, — прошипела Дина. — Позор на вашу седую голову!
— Сестра, пожалуйста! Я не знал, что они…
— Знал! Вы привели сюда этих бандитов! — Дину трясло от страха и гнева.
Ибрагим не мог больше держать себя в руках. Он закрыл лицо руками, издавая какие-то непонятные звуки. Не сразу стало понятно, что старик беззвучно плачет.
— Все бессмысленно, — голос его дрожал. — Не могу я выполнять эту работу. Я ее ненавижу! Во что превратилась моя жизнь! — Ибрагим извлек из-под шервани носовой платок и высморкался. — Простите, сестра, — рыдал он. — Я привел их сюда, но мне и в голову не могло прийти, что они здесь такое натворят. Много лет подряд я выполнял все приказы домовладельца. Как послушный ребенок. Он просит пригрозить кому-то из жильцов, я так и делаю. Просит обратиться с просьбой — обращаюсь. Если он решает кого-то выселить, я доношу до жильцов это решение. Я — его слуга. Все считают меня злым, но это не так. Мне хочется, чтобы со всеми поступали справедливо — со мной, с вами, с каждым. Но миром правят жестокие люди, у нас нет никакого шанса, кругом только заботы и горе…
Старик совсем раскис. Смягчившийся Ишвар взял его за руку и подвел к стулу.
— Садитесь и перестаньте плакать. Зрелище не из приятных.
— А что мне еще делать? Ничем, кроме слез, я не могу выразить сочувствие. Простите меня, сестра. Я принес вам горе. Через сорок восемь часов эти бандиты вернутся и выбросят на улицу всю вашу мебель и пожитки. Куда вы пойдете, сестра?
— Я просто не открою им дверь.
Ее детская вера растрогала Ибрагима, и он снова залился слезами.
— Так их не остановить. Они вернутся с полицейскими и взломают дверь.
— Неужели полиция станет помогать бандитам?
— Чрезвычайное положение — ужасное время, сестра. За деньги можно получить разрешение у полиции на взлом. Право у того, кто больше предложит.
— Какое дело домовладельцу до того, чем мы здесь занимаемся? Мы здесь шьем, и что? Кому я этим мешаю?
— Хозяина можно понять, сестра. Такие квартиры стоят уйму денег, а закон о ренте позволяет ему брать с вас только прежнюю плату, вот он…
Ибрагим поднялся и утер глаза.
— Но вы все знаете, сестра. Он не только с вами так поступает, а и с теми, кто послабее и у кого нет влиятельной родни.
Вернулся Ом с куском льда — слишком большим, такой неудобно прикладывать к губе. Завернув кусок в тряпку, Ом стукнул им об пол.
— Ты спас меня, как настоящий герой, — сказал он с улыбкой, стараясь приободрить очень бледного Манека. — Ты бросился на него, как Амитабх Баччан.
Ом развернул тряпку с расколотым льдом и обратился к остальным:
— Вы помните? На какое-то мгновение этот мудак действительно испугался Манека.
— Следи за своим языком, — сказала Дина.
Манек улыбнулся, и рассеченная губа тут же дала о себе знать. Стараясь не беспокоить рану, он приложил к ней кусочек льда.
— Так что теперь ты обрел новое имя, — сказал Ом. — Тебя будут звать «Баччан с зонтиком».
— Чего вы еще ждете? — сердито повернулась Дина к сборщику ренты. — Скажите своему хозяину, что я не уеду из этой квартиры.
— Не думаю, что это поможет, сестра, — печально проговорил Ибрагим. — Но я искренне желаю, чтобы все у вас было хорошо. — С этими словами он удалился.
Манек сказал, что не хочет своим присутствием создавать трудности тете Дине.
— Не беспокойтесь за меня, — проговорил он, стараясь по возможности не двигать губой. — Я всегда могу вернуться домой.
