— Ты сошел с ума, — возмутился Манек. — Никогда на это не пойду.
— Чего ты боишься? Она ничего не узнает.
— Просто не хочу.
— А я хочу. — Ом встал.
— Я тебе не позволю. — Манек схватил его за руку.
— Да кто ты такой, чтобы мне указывать? — Ом выдернул руку, но Манек вцепился ему в плечи и силой усадил в кресло. Завязалась потасовка. Ом лягнул Манека ногой, но тот, зайдя сзади, прижал Ома к спинке. Не в силах сдвинуться с места, Ом сдался.
— Ты грязный эгоист, — тихо произнес он. — Я тебя знаю. Все эти месяцы ты жил с хозяйкой один и наверняка каждое утро пялился на нее, когда она была в ванной. А теперь отказываешь мне в этом удовольствии.
— Это ложь, — гневно ответил Манек, стоя за креслом. — Я никогда этого не делал.
— Все ты врешь! Признавайся! Хотя бы опиши ее, если не дашь взглянуть. Какие у нее грудки? Соски красивые и торчат? А вокруг них…
— Прекрати!
— …коричневые кружки? Насколько большие?
— Заткнись! Предупреждаю тебя!
— А лоно? Большое и сочное и, наверно, много…
Манек обогнул кресло и влепил Ому пощечину. Тот, пораженный, несколько секунд в молчании потирал щеку. В его глазах застыло удивление, смешанное с болью. Придя в себя, он с криком «Ах ты, сволочь» набросился на Манека, размахивая кулаками.
Кресло упало. Манек получил сильный удар по голове и слабее — по плечам. Чтобы усмирить Ома и в то же время не навредить ему, Манек схватил его за рубашку и притянул к себе: теперь у того не было возможности махать кулаками. Раздался треск. Карман остался в руке Манека, а в рубашке Ома теперь зияла дыра.
— Негодяй! — завопил Ом, нападая на Манека с новой силой. — Ты порвал мою рубашку.
Громкая возня привлекла внимание Ишвара за швейной машиной, и он вышел на веранду.
— Ой-ой! Что еще вы затеяли, разбойники?
В присутствии Ишвара желание драться у обоих пропало. Ишвару не стоило труда их разнять. Злость осталась только в глазах противников. Мгновение они испепеляли друг друга взглядами, а потом разошлись.
— Он порвал мою рубашку, — воскликнул Ом, глядя на оторванный карман.
— Такое случается, когда дерешься. Но с чего вы сцепились?
— Он порвал мою рубашку, — с болью повторил Ом.
Услышав крики, Дина раньше времени вышла из ванной.
— Поверить не могу, — сказала она, выслушав рассказ Ишвара. — Я думала, это кричат хулиганы на улице. А это вы двое? Что случилось?
— Спросите у него, — пробормотали оба.
— Он порвал мою рубашку, — прибавил Ом. — Вот взгляните. — И показал на оторванный карман.
— Рубашка, рубашка! Это все, что ты можешь сказать? — сердито сказал Ишвар. — Рубашку можно зашить. Почему вы дрались?
— Я не такой богатый, как он. У меня всего две рубашки. И одну он порвал.
Манек бросился в свою комнату, схватил первую попавшуюся рубашку и, вернувшись, швырнул ее Ому. Тот поймал рубашку и кинул обратно. Манек ее не поднял.
— Вы ведете себя как мальчишки, — сказала Дина. — Пойдем, Ишвар-бхай, займемся делом. — Она понимала: лучше оставить их одних, иначе в попытке сохранить лицо им будет труднее помириться.
Манек весь день провел в своей комнате, а Ом торчал на веранде. Сколько ни шутил Ишвар над их кислыми лицами, сколько ни называл «горе-героями», ничего не действовало. Дина расстроилась, что каникулы юношей заканчиваются таким неприятным инцидентом.
— Только взгляните на них, — сказала она. — Похоже, в моем доме свили гнезда две унылые совы. — И Дина состроила печальную гримасу. Однако рассмеялся один Ишвар.
На следующее утро с видом мученика Ом объявил, что хочет продолжить работу.
— На мой взгляд, каникулы затянулись, — сказал он. Манек сделал вид, что ничего не слышал.
Работа у Ома сразу не заладилась, а дальше дела пошли еще хуже.
— Фирма такую работу не примет, — предупредила юношу Дина. — Твое плохое настроение не должно отражаться на шитье.
Как своего рода знак мученичества, Ом продолжал носить порванную рубашку с болтающимся карманом, хотя на ее починку ушло бы меньше десяти минут. За едой он демонстративно не пользовался ножом и вилкой, хотя к этому времени освоил их применение, и ел руками. За столом теперь царило молчание — война сместилась в область звуков. Манек гремел столовыми приборами, даже картофелину разрезал так, словно та была куском гималайского кедра. На это Ом отвечал тем, что шумно облизывал пальцы, чавкал и шлёпал языком и губами. Манек пронзал вилкой мясо, словно гладиатор, бросающийся на льва. Ом же клал мясо на ладонь и поедал, понемногу посасывая его.
Эти экстравагантные представления могли бы быть забавными, если б не причиняли страдания тем, кто, кроме них, сидел за столом. Дина чувствовала себя обманутой: пропала радовавшая ее счастливая семейная атмосфера. За ее столом непрошеным гостем воцарилось уныние.
Спустя две недели после Дивали фейерверки стали громыхать по ночам все реже, а потом совсем прекратились.
— Ну вот, и наступили тишина и покой, — сказал Ишвар, выбрасывая беруши, которые до этого держал рядом с постелью.
Манеку выставили оценки за первый семестр — не самые лучшие, мягко говоря. Всему виной его недобросовестность, сказала Дина.
— Теперь буду следить, чтобы ты сидел за учебниками не меньше двух часов. Каждый вечер после ужина.
— Даже мама не была со мной так строга, — проворчал он.
— Была бы, если б увидела эти отметки.
Настроить Манека на регулярные занятия оказалось не таким уж трудным делом. Он сопротивлялся только для виду: больше делать все равно было нечего. После драки юноши не разговаривали, как ни старался Ишвар их помирить. Он поддержал Дину, когда она уговаривала Манека взяться за ум.
— Только подумай, как будут рады твои родители, — сказал он.
— И дело не только в родителях — учись ради себя, дурачок, — продолжала Дина. — Ты, Ом, тоже послушай. Родятся у тебя дети, обязательно отдай их в школу, а потом и в колледж. Как думаешь, почему я сейчас должна на кого-то работать? Потому что в свое время отказалась учиться. Ничего нет важнее хорошего образования.
— Золотые слова, — согласился Ишвар. — Но почему вы, Дина-бай, отказались учиться?
— Это долгая история.
— Расскажите, — попросили хором Ишвар, Манек и Ом. Поведя себя одинаково, юноши нахмурились, и это заставило Дину улыбнуться.
— Не люблю вспоминать мою жизнь и детство и испытывать при этом сожаление или обиду, — начала Дина.
Ишвар понимающе кивнул.
— Но иногда, помимо моей воли, прошлое вспоминается. И тогда я задаюсь вопросом, почему все сложилось именно так, почему моя жизнь не стала такой яркой, какую мне все сулили в школе, когда меня еще звали Диной Шроф…
