— А некоторые — такие яркие, расписные, как ткани из «Оревуар», — заметил Манек. — А нос у рыбы-пилы, и правда, похож на настоящую пилу, клянусь!
— Завтра закажу себе массаж на берегу, — сказал Ом. — Сегодня мы видели, как его делают — с разными маслами, лосьонами и полотенцами.
— Будь осторожен, — предупредила его Дина. — Эти массажисты — мошенники. Они тебя одурманят, и ты уснешь. Тут твои карманы и обчистят.
Однако следующие три дня друзья провели в музеях. Как-то, вернувшись домой, Ом заявил, что строители храмов при работе над крышами, должно быть, взяли за образец животик дядюшки.
— Если б я мог доказать это в суде, — отшутился Ишвар.
Все три вечера он и Дина слушали рассказы о Китайской, Тибетской и Непальской галереях, самоварах, резьбе по слоновой кости, нефритовых табакерках, гобеленах. Особенно потрясла молодых людей коллекция доспехов — кольчуги, кинжалы с нефритовыми ручками, ятаганы, мечи с зазубренными клинками (словно терка для кокоса, сказал Ом), украшенные драгоценными камнями церемониальные мечи, луки и стрелы, толстые палки, копья, пики и булавы с шипами.
— Такое оружие было в старом фильме «Великий Могол»
[127], — сказал Манек, а Ом прибавил, что оно пригодилось бы чамарам в их деревне — перерезали бы всех землевладельцев и других представителей высших каст, и дело с концом. На что Ишвар сурово сдвинул брови, но смех юношей успокоил его.
Юноши наслаждались каникулами с аппетитом молодости. Слушая их восторженные рассказы о городских чудесах, Ишвар радовался вместе с ними, а Дину этот энтузиазм молодости возвращал в собственную юность.
После нескольких дней отдыха небо затянули тучи — начался сезон дождей. Ливни удерживали юношей дома. Не зная, куда деваться от скуки, Манек вспомнил про шахматы. Ом никогда их раньше не видел, и пластмассовые фигурки пленили его воображение. Он приставал к Манеку с просьбой научить его этой игре.
Манек перечислил названия фигур: король, ферзь, слон, конь, ладья, пешка. Знакомые слова ласкали слух. Ему нравилось после долгого перерыва держать фигурки в руках, освобождать их из коричнево-фанерного плена и расставлять по местам, готовя к предстоящему сражению.
Но неожиданно Манеку в собственном голосе послышались другие, подзабытые интонации, вспомнился голос, который впервые познакомил его с шахматами в университетском общежитии. Манек умолк, не в силах продолжать объяснения. Голос вызвал в памяти события недавнего прошлого, которые он старался забыть и уже почти забыл, надеясь никогда больше не вспоминать. И вдруг они всплыли на поверхность, словно только этого и ждали.
На каждой клетке ему мерещились фигурки. Тридцать два призрака задвигались — они танцевали, сталкивались друг с другом, — язвительная армия воспоминаний, вступившая в борьбу с его желанием забыть прошлое. Затем танцующие шахматные фигуры сменили облик, и теперь с каждой из шестидесяти четырех клеток на него смотрел улыбающийся Авинаш.
С усилием Манек отставил шахматную доску и подошел к окну. За оком лил дождь. По брезенту, укрывшему чей-то мотоцикл, громко стучали крупные капли. Повсюду разлились грязные, неприглядные лужи. Никто из детей не играл под дождем и не плескался весело в воде: проливной дождь слишком уж затянулся. Манек пожалел, что достал шахматы.
— Что случилось? — спросил Ом.
— Ничего.
— Тогда иди сюда. Не тяни время — научи меня играть.
— Забудь. Это глупая игра.
— Зачем тогда она тебе?
— Мне дали шахматы на время. Нужно вернуть. — Манек смотрел, как сточная труба затягивает пачки от сигарет и крышечки от бутылок из-под лимонада. Среди них никогда не будет крышек от «Кохлах-колы». Во всяком случае пока отец упрямится. А каким успешным мог быть их бизнес! Тогда ему не пришлось бы поступать в проклятый университет. Он попал на эту клетку из-за неправильного хода.
— Тебе просто лень меня учить, — сказал Ом, смахивая фигуры в коробку. Они попадали с осуждающим громыханием. Манек приоткрыл рот, словно собирался что-то сказать. Ом этого не заметил и закрыл крышку.
Постояв немного у окна, Манек вернулся к шахматам.
— Не хочу тебя утруждать, — язвительно произнес Ом. — Ты уверен, что хочешь меня учить?
Манек ничего не ответил, установил доску и стал объяснять правила. Дождь отчаянно стучал по брезенту на мотоцикле.
Через два дня Ом знал, как ходят фигуры, как их «едят», но смысл игры ускользал от него. Он улавливал тонкости разыгрываемого Манеком дебюта, всей душой сочувствуя попавшему в западню королю. Однако сам ничего подобного добиться не мог — и начинал нервничать.
Манек чувствовал себя виноватым — он просто не такой хороший учитель, как Авинаш. Пат и ничья оставались недоступны пониманию Ома.
— Иногда у каждого из игроков бывает недостаточно фигур, и тогда королю приходится постоянно передвигаться по доске, спасаясь от шаха, — вновь и вновь объяснял Манек.
Ом понимал, что происходит конкретно на шахматной доске, но сама модель отношений короля и армии его не устраивала, и он отказывался с ней мириться.
— В этом нет смысла, — спорил он. — Смотри, наши армии сражаются, и все солдаты убиты. Остались только мы с тобой. И один из нас должен победить — тот, кто сильнее, так?
— Может быть. Но в шахматах другие правила.
— Всегда есть победитель, — настаивал Ом. Логическое несоответствие мучило его.
— В шахматах бывает, что не побеждает никто, — сказал Манек.
— Ты был прав, игра и правда глупая, — сказал Ом.
После пяти дней дождя небо так и не очистилось, и юноши доставляли старшим одни неудобства. Сами они развлекались тем, что рассматривали выражения лиц у Ишвара и Дины за работой.
— Только взгляни, — прошептал Манек. — Когда твой дядя включает машину, он всегда упирается языком в щеку. — Их также смешило, что Дина, измеряя что-то, плотно сжимает губы.
— Какой же ты медлительный, — заметил Ом, глядя, как дядя вставляет катушку. — Я это делаю за тридцать секунд.
— Ты ведь моложе, — добродушно отозвался Ишвар и, установив катушку, задвинул пластину.
— Я всегда держу наготове шесть катушек, — сказал Ом. — И моментально меняю их, не прерывая работу на середине платья.
— Тетя, тебе следует отрастить на мизинцах длинные ногти, как у Ишвара. Отлично бы смотрелось.
У Дины кончилось терпение.
— Как вы мне оба надоели! У вас каникулы, но это не означает, что у вас есть право сводить нас с ума. Или убирайтесь из дома, или садитесь за работу.
— Но на улице дождь, тетя. Вы ведь не хотите, чтоб мы насквозь промокли?
