Пролог: 1975 год
Переполненный под завязку утренний экспресс замедлил ход, а потом неожиданно с силой дернулся, словно задумал вернуть себе прежнюю скорость. Из-за его обманного движения пассажиры не устояли на ногах. Выступ из облепивших подножки людей раздулся, как готовый лопнуть пузырь на кипящем супе.
Манек Кохлах держался за поручень, и потому не упал. Чей-то локоть выбил у него из рук учебники. Рядом худощавый юноша повалился на сидящего напротив него мужчину. Сверху на них упали книги.
Толстый том стукнул юношу по спине.
— Ух! — вырвалось у него.
Юноша и мужчина — его дядя — со смехом возились, пытаясь освободиться друг от друга. Ишвар Даржи — человек с изуродованной левой щекой — помог племяннику сесть.
— Ты в порядке, Ом?
— Все хорошо, если не считать моей бедной спины, — ответил Омпракаш Даржи, поднимая две книги в оберточной бумаге. Прикинув на руках их вес, он огляделся, ища владельца.
Манек поспешил признаться, что книги его. От мысли, что тяжелые учебники обрушились на хрупкую спину юноши, ему стало не по себе. Припомнился вдруг воробушек, которого он в детстве зашиб камнем; позже, каждый раз, когда он вспоминал этот случай, его начинало тошнить.
Манек стал горячо извиняться:
— Простите, книги выскользнули и…
— Ничего страшного, — успокоил его Ишвар. — Твоей вины тут нет. — И прибавил, обращаясь к племяннику: — Хорошо, что так вышло. Грохнись я на тебя, ты бы точно костей не собрал. — Они снова рассмеялись. К ним из вежливости присоединился и Манек.
Ишвар Даржи не был тучным мужчиной; поводом для шуток был только контраст между ним и костлявым Омпракашем. Они постоянно беззлобно подшучивали друг над другом. За ужином Ишвар всегда накладывал племяннику порцию побольше, а зайдя в придорожную дхабу
[1], выжидал, когда тот пойдет помыть руки или в уборную, и тогда быстро перекладывал часть своей еды на тарелку племянника.
Если Омпракаш возражал, Ишвар говорил: «Что скажут, когда мы вернемся в деревню? Что я морил племянника в городе голодом, а сам ел за двоих? Ешь, давай! Чтобы спасти мою честь, ты должен нарастить жирок!»
— Не бери в голову, — отшучивался Омпракаш. — Если твоя честь равна хотя бы половине твоего веса, ее надолго хватит.
Однако телосложение Омпракаша сопротивлялось настойчивым усилиям дяди, и племянник по-прежнему оставался худым, как спичка. Да и деньги упорно не шли в руки, так что триумфальное возвращение в деревню пока оставалось для них несбыточной мечтой.
Направлявшийся на юг экспресс снова замедлил ход, а потом со свистом и лязгом остановился. Некоторое время еще слышался свистящий звук пневмотормозов, но вскоре затих и он.
Омпракаш глянул в окно, чтобы понять, где они находятся. По другую сторону железнодорожного заграждения стояли убогие хижины, вдоль по канавке стекали нечистоты. Дети играли с палками и камнями. Щенок с лаем носился рядом, надеясь, что и его примут в игру. Голый до пояса мужчина доил корову. Такую картину можно увидеть где угодно.
До поезда донесся едкий запах горящего кизяка. Впереди, на пересечении железнодорожного пути и шоссе, собралась толпа. Несколько мужчин спрыгнули с поезда и пошли по шпалам.
— Надеюсь, мы доберемся вовремя, — сказал Омпракаш. — Если кто-то придет раньше, нам — конец.
Манек Кохлах поинтересовался, далеко ли им ехать. Ишвар назвал станцию.
— Мне туда же, — сказал Манек, поглаживая жидкие усики.
В надежде увидеть циферблат, Ишвар обвел взглядом череду запястий, тянувшихся к поручням.
— Простите, сколько времени? — обратился он к одному из мужчин.
Тот элегантным жестом отдернул манжету и показал часы. Было без четверти девять.
— Ну, давай же, двигай! — сказал Омпракаш, похлопывая по сиденью.
— Волы у нас в деревне послушнее будут, — заметил дядя, и Манек рассмеялся. Так оно и есть, заверил его Ишвар: он помнит с детства, что их деревня ни разу не уступила призовое место в праздничных состязаниях воловьих упряжек.
— От опиума и поезд понесся бы не хуже волов, — сказал Омпракаш.
Продавец расчесок и украшений для волос с трудом прокладывал путь между людьми, бренча пластиковыми зубьями большого гребня. Потревоженные пассажиры сердито ворчали.
— Эй! — окликнул продавца Ом.
— Обручи для волос, надежные, пластиковые зажимы в виде цветка или бабочки, разноцветные гребни, прочные. — Голос продавца звучал монотонно и безучастно — он сомневался, что его позвали не зря и это не розыгрыш, а покупатель действительно настоящий. — Гребни большие и маленькие — розовые, оранжевые, красные, зеленые, синие и желтые, — и все не ломкие.
Омпракаш перепробовал несколько расчесок и наконец выбрал красную — карманного размера. Порывшись в карманах брюк, он вытащил монету. Пока продавец искал сдачу, ему приходилось терпеть со всех сторон враждебные толчки и тычки. Рукавом он обтер отвергнутые гребешки и положил в сумку, оставив в руках только большой гребень с двумя зубьями, и возобновил свое бренчание.
— А куда делась твоя желтая расческа? — спросил Ишвар.
— Разломилась пополам.
— С чего бы?
— Она лежала в заднем кармане. Я сел на нее.
— Плохое место для расчески. Она все-таки для головы, Ом, а не для задницы. — Ишвар обычно звал племянника Омом, называя Омпракашем только когда сердился.
— Будь это твоя задница, от расчески ничего бы не осталось, — парировал племянник, вызвав у Ишвара приступ смеха. Изуродованная щека нисколько не мешала этому смеху; застыв, словно на якоре, она позволяла улыбкам вволю журчать и струиться.
Он дружески пощекотал Омпракаша под подбородком. Разница в возрасте — сорок шесть и семнадцать — обычно давала неправильное представление об их действительных отношениях.
— Улыбнись, Ом. Надутые губы никак не вяжутся с прической героя. — Ишвар подмигнул Манеку, как бы приглашая того принять участие в шутливой беседе. — Этот завиток сведет с ума не одну девушку. Да ты не волнуйся, Ом. Выберу тебе девушку что надо. Большую и сильную, чтобы тела на двоих хватило.
Омпракаш заулыбался и провел расческой по волосам, как бы прихорашиваясь. Поезд по-прежнему не двигался с места. Вышедшие на разведку мужчины вернулись с известием, что на путях впереди опять нашли труп. Манек незаметно придвинулся к двери, чтобы лучше слышать. «Легкий способ уйти из жизни, — подумал он, — при условии, что поезд сбивает прямо в лоб».
