– Ну теперь все в порядке. – Он сжимает ее ладони. Сабине кажется, что ноги ее оторвались от пола и она плывет в толпе, передаваемая из рук в руки.
– Он здесь? – громко спрашивает она.
Фан кивает. Их доставили к пункту назначения, притиснули к двери.
– Но он нервничает. Для него это важный вечер. Ему нужна ты.
– Мы что, будем выступать?
– Нет времени. Поторопимся.
– Столько народу собралось.
– Моя семья здесь.
– Что? – переспрашивает Сабина. Они стоят вплотную друг к другу, но все равно ничего не слышно.
– Здесь не поговорить, – произносит Фан и кивком указывает на дверь. – Пройдем туда!
Они заходят внутрь – и попадают в совершенно иной мир. Тишина. Море цветов. Россыпь орхидей.
Белые каллы. Три дюжины желтых роз, каждая величиной с чайную чашку. Розовые шары пионов сбрасывают лепестки на гримировальный стол. В плоской стеклянной чаше плавают гардении. Цветов здесь не меньше, чем людей за дверью. Их аромат густ и сложен, но не удушает, как будто растениям внушили вести себя прилично. Фан крепко держит Сабину за руку, и она крепко держит за руку его.
– Погляди, кто пришел! – восклицает Фан.
– Она? Не обманываешь? – раздается из-за ширмы голос Парсифаля.
– Я здесь, – говорит Сабина.
Необыкновенная легкость охватывает ее. Теперь все не как в Париже, Сабина не удивлена, не ошеломлена – только счастлива. Она вновь со своей семьей.
Парсифаль делает осторожный шаг из-за ширмы. Верхняя пуговица его рубашки расстегнута, галстук-бабочка не завязан и висит на плече черной шелковой лентой. На нем запонки, купленные в Австралии, – опаловые в золотой оправе. Он без смокинга. Темные волосы густые и блестящие, как у Го. Свет не видывал такого ладного и красивого мужчины.
– Наглядеться не могу, – говорит он.
– На меня? – Сабина смеется. Она проходит через маленькую комнатку, задевая цветы обнаженными плечами, и раскрывает объятия навстречу ему. – Это я на тебя наглядеться не могу!
Они прижимаются друг к другу – в точности так, как прижимались всегда. Сабина утыкается лицом ему в шею.
– Я так по тебе скучала, – говорит она.
Медленными круговыми движениями он гладит ее плечи, а потом чуть отстраняется, и Сабина снова видит его лицо.
– Но все получилось, правда? Все вышло как нельзя лучше. Я так и думал, но не был уверен до конца. Но даже когда я воображал, как это будет, представить себе не мог, что выйдет так хорошо.
– О чем ты?
– О том, как все получилось с моей матерью, с Берти и с мальчиками. – Он улыбается, чуть наклоняя голову, слегка насупив брови. Так улыбается он всегда, когда их объединяет что-то тайное, понятное лишь им двоим. – И с Китти.
– Что?
– Парсифаль, – окликает из дверей Фан.
Парсифаль поднимает на него глаза:
– Ну перестань же! Она знает. Я знаю, ты знаешь, она знает. У нас не так много времени.
– Почему у нас не так много времени? – спрашивает Сабина, чувствуя легкую тревогу. – И что с Китти?
Фан качает головой, а Парсифаль снова обнимает ее.
– С Китти все замечательно. О ней не волнуйся. А потом, ты же здесь не из-за нее.
Никогда еще перед выступлением у них не было столько цветов. Она чувствует себя как в диковинном саду, где растения тянутся не из земли, а из гримировальных столиков.
– Так из-за чего тогда я здесь? – спрашивает Сабина. Впрочем, повод ей и не нужен. Они так долго не виделись. А чтобы побыть с Пасифалем, она готова очутиться где угодно.
Но теперь чем-то встревожен Парсифаль. Он глядит на Фана, а тот бросает взгляд на часы.
– Время позднее, – говорит Фан. – Нам пора готовиться. – Фан приоткрывает дверь и смотрит в вестибюль. – Сумасшедший дом, – говорит он, оглядывая публику. – Если вы вскоре не начнете, они здесь камня на камне не оставят. – Поднявшись на цыпочки и вытянув шею, он высматривает что-то, а потом, резко обернувшись, бросает: – О господи, Парсифаль! Джонни Карсон здесь!
– Не может быть! – Парсифаль бросается к двери.
– Нет, выйти тебе сейчас нельзя. – Фан загораживает ему путь. – Заглотнут. На части разорвут. С Карсоном потом, после представления, встретишься.
Парсифаль кладет руки Фану на плечи. В первую секунду Сабина не понимает толком, что он собирается сделать – обнять Фана или оттолкнуть.
Наклонившись к Фану, Парсифаль целует его.
– Мне страшно, – шепчет он.
– Ты сотни раз это репетировал. Это чудесный фокус. Ты все чудесно сделаешь.
Фан застегивает верхнюю пуговицу на рубашке Парсифаля, начинает завязывать ему галстук.
– Объясните мне наконец, что происходит, – говорит Сабина. – Вы меня с ума сведете.
Парсифаль поворачивается к ней. Фан все еще возится с галстуком.
– Это новый номер. Думаю, можно это так назвать. Я собираюсь показать его сегодня. Он замечательный, Сабина, великолепный. И я хочу, чтобы ты мне ассистировала.
– Но я же не знаю этого номера, – говорит Сабина.
Фан глядит на часы.
– Тут и знать нечего, – говорит Парсифаль. – Выглядишь ты потрясающе. Мы с тобой команда. Ты все сделаешь прекрасно. Следуй моим указаниям, вот и все.
И он берет с гримировального столика и сует ей в руки золотисто-черный тюбик губной помады.
– Но должна же я знать суть фокуса, – говорит Сабина, крася губы алым.
В заднюю дверь без стука залетает молодой человек в очках с металлической оправой и с наушниками на голове. Он бешено таращит глаза.
– Туда, немедленно! – говорит он, указывая на дверь. – Простите, но больше тянуть нельзя!
– Идите, идите, – говорит Фан, поспешно целуя их обоих. – А мне еще на место сесть надо. – И он уходит.
Парсифаль надевает смокинг и, вынув из кармана платок, вытирает пот со лба.
– Нам пора, – произносит он.
Он не обращает эти слова к Сабине, он шепчет их в пространство. Он берет ее за руку и ведет через задний коридор к кулисам. Они стоят там рядом в темноте, как стояли уже тысячи раз. Больше Сабина ни о чем не спрашивает. Слишком поздно. Обсуждать что-либо перед выходом на сцену – невозможно. Но Парсифаль поворачивается и обхватывает ладонями ее лицо. Он целует ее и говорит: «Запомни это, хорошо? Ты будешь в восторге».
Сабине еще никогда не случалось выходить на сцену без предварительных репетиций, не изучив фокус вдоль и поперек после месяцев тщательных тренировок. Ей вспомнился тот вечер в «Волшебной шляпе», когда он впервые вызвал ее, официантку, разносившую коктейли «Манхэттен», на сцену, выудил из глубины зала. Тогда она пошла за ним, слушалась его, как слушаются партнера в танце. Теперь же в «Волшебном замке» в непроглядной темноте Парсифаль берет ее руку. Они переплетают руки, тесно прижимаются друг к другу, как всегда делали перед выходом, желая друг другу удачи. Он ведет ее на сцену.
