– Двенадцать… – сокрушенно повторила Дот.
– Зачем явился?
Говард Плейт словно онемел. Козырек бейсболки он надвинул на глаза, точно боялся, что кепку унесет внезапным порывом ветра.
– Приехал узнать, как здоровье Берти, – ответила Дот.
– К Берти ты теперь и близко не подходи, – сказал Хаас.
Ни в тоне его, ни в позе не было ничего угрожающего. Голову он вскинул, и глаз было не видно за отражавшимися в очках огнями светильников. Ростом он был на два дюйма ниже и в крепости телосложения значительно уступал Говарду, за плечами которого как-никак была хулиганская юность, и все же дойди дело до драки, можно было не сомневаться, что победителем из нее выйдет Хаас. Ведь он дрался бы за Берти.
– Я понимаю, что ты все равно будешь приезжать, что ты член семьи и всякое такое, и все-таки, когда она входит в дом, будь любезен в ту же минуту выйти!
– Да я тогда в другом углу стоял, – сказал Говард Плейт. – Я к ней и близко не подходил.
– Не важно! Говоришь, близко не подходил, а она ранена. Значит, тебе к ней на расстояние выстрела подходить нельзя.
– Ты мне не указывай! – Говард чуть шевельнулся, слегка расставил ноги. Приготовился. Утешало лишь то, что они и так были в больнице. Случись что, Дот никого не надо будет туда везти.
– Буду указывать, – сказал Хаас так тихо, что медсестра даже не подняла на него глаз. Так тихо, что Сабина едва расслышала. – Буду!
С этими словами он пересек приемную и удалился. Проводив его взглядом, Говард Плейт с минуту стоял, словно размышляя о чем-то, забыв и о теще, и о Сабине, и о медсестре. Стоял посреди приемного покоя, словно решая, стоит ли догнать Хааса, повалить на пол и убить. Когда в конце концов, приняв решение, он удалился, никто не попрощался с ним.
– Господи, – вздохнула Сабина, – а я-то думала, что это у нас в Лос-Анджелесе жизнь нервная.
– Да в маленьких городках такое делается, что и не поверишь, – сказала Дот.
Она опасливо поглядывала на обе двери приемного покоя, словно боясь, что кто-то из противников, передумав, решит вернуться.
Когда Берти вышла вместе с Хаасом, волосы ее были убраны наверх, на затылке красовался большой кусок лейкопластыря, обрамленный розовой выбритой кожей. Вид у девушки был ошарашенный, словно ее несокрушимый здравый смысл впервые отказался ей служить. В одной руке Хаас нес упаковку льда, другая сжимала руку Берти.
– Ой, Берти, – воскликнула Сабина.
– Двенадцать швов, – вздохнула Дот. – Больше мне тобой не похвастаться.
Берти посмотрела на них таким отсутствующим взглядом, что Сабина даже засомневалась, хорошо ли ее проверили на предмет сотрясения мозга.
– Я с Хаасом поеду, – наконец еле слышно сказала девушка. – У него поживу немного.
– Вот и хорошо, – откликнулась Дот. – Вот и правильно.
– Ты теперь с Сабиной, – продолжала Берти. – Она тебе поможет дома.
– Конечно, поможет. А вы двое езжайте. Побудьте вдвоем. Вот и хорошо.
– Ты не переживай.
На пушистых ресницах Берти заблестели первые слезинки.
Все застыли, с тревогой ожидая, разрыдается она или нет. Потом Сабина взяла с дивана сумочку Дот.
– Ну, мы поехали, – сказала она. – А вы двое постарайтесь отдохнуть без нас.
Дот только этого и ждала, и они поспешили наружу, в объятия темноты. Впервые Сабина была рада холоду – сейчас он нес облегчение. Метель прекратилась, с ясного черного неба глядели ослепительные звезды – таких в Лос-Анджелесе не увидишь, даже когда туман покидает долину. Луна, которая в Лос-Анджелесе казалась лишь сияющей дырой, пробитой в голливудском небосклоне, в Небраске являла свои кряжи и кратеры и выглядела уютно, по-домашнему, словно висящая высоко-высоко миска с мукой. Луна освещала женщинам дорогу к машине.
– Я просто на седьмом небе, – сказала Дот. – То есть я не рада, конечно, что Берти поранилась, но признаюсь, уже начала думать, что она никогда не решится.
– Она еще ни разу не ночевала у него?
– Да я ей уже прямо говорила – съезди переночуй! Говорила, что мы же взрослые люди. Но она и слушать не хотела, сразу из комнаты выбегала. Хочет меня защитить, ума не приложу от чего. – Дот нажала на газ и вырулила на трассу. Когда задние колеса чуть повело влево на присыпанном снегом льду, она даже не заметила. – Рождения Берти мы не ожидали. По собственной воле люди одного ребенка через пятнадцать лет после другого не заводят. Опять пеленки, опять грамоте учить. Я боялась, что не выдержу. Конечно, тогда по телевизору уже «Улицу Сезам» показывали, и это было большим подспорьем. Гай уехал. Китти сбежала из дома и вышла за этого своего полоумного. А Берти от меня просто не отходила. За руку постоянно цеплялась, спать со мной в одной постели просилась. Устала я, знаешь ли. Вырастила двоих. И с Элом так намучилась.
– Она любит вас.
– И я ее люблю. Бог свидетель, сильней, чем я ее люблю, вообще любить невозможно. И ребенком она была золотым. Но беда в том, что никак она не повзрослеет. А ведь ей через две недели тридцать стукнет. Я уговаривала ее выйти за Хааса с первого дня, как он ухаживать стал, а тому уж шесть лет минуло. Все у меня наперекосяк, Сабина. Один ребенок пропал, другой никак не отлипнет. Молюсь, чтоб одна дочь замуж вышла, а другая чтоб развелась, а ничего не выходит – ни у той, ни у этой.
Сабина понимала, что, останься она здесь подольше, возненавидит Говарда Плейта так же, как остальные. Даже если не принимать во внимание все, что ей про него рассказали, впечатление Говард производил на редкость скверное. Но, как ни странно, теперь Сабине было его даже немного жаль. За то, как неуютно ему было в одной комнате с родными. За то, что в собственной семье он был чужаком.
– Думаете, Китти когда-нибудь его бросит?
Дот оторвала взгляд от дороги и посмотрела на Сабину. Машин на дороге не было – только сугробы по обочинам.
– Да она все время его бросает. Она бросает его, он – ее. Мальчики – то там, то здесь. Уйти Китти может, а жить без него – нет.
Сабина представила, как Китти идет к машине среди ночи, наскоро побросав в сумку самое необходимое, волоча за собой сонных детей.
– Не пойму, почему так.
– В городке вроде нашего уйти от кого-то насовсем невозможно. Здесь населения-то всего десять тысяч. Всегда одни и те же люди перед глазами. С чистого листа ничего не начнешь. Уж я-то знаю. Сама хотела уйти от Эла, но куда бы я ушла? Я из Аллайанса не выезжала никогда. И денег у меня не было. И были дети.
Может, Говард с Китти и ненавидят друг друга, но они друг к друг притерлись, вот и продолжают жить вместе. Если хочешь прекратить что-то, надо от этого оторваться, уехать.
– И вы думаете, Китти этого хочет?
– Конечно, хочет, только в ней уже смелости не осталось. Поистратила она смелость. Думает, что она уже старая, что ничего не начнет заново. Вот что меня печалит. Мы с ней уже больше двадцати лет обсуждаем, как бы ей бросить Говарда. Тоска берет, оттого что все это длится и длится бесконечно.
