Чтобы припарковаться, надо было проехать футов двадцать до хорошо расчищенной площадки. Машин там было совсем немного, и стояли они далеко друг от друга – никакого риска, разворачиваясь, задеть чье-нибудь крыло. Когда Дот и Сабина вошли внутрь, дежурная сестра, оторвавшись от своих бумаг, одарила их профессиональной заботливо-участливой улыбкой.
– Нет-нет, нам помощь не требуется, – сказала Дот. – Пострадавшая – моя дочь Берти Феттерс. – Она указала на двойные двери, где, как ей было отлично известно, теперь находилась Берти. – То есть Альбертина Феттерс.
– Да-да, конечно, – сказала сестра, крепкая здоровая женщина. Таким самое место на ферме, собирать яйца в курятнике и задавать корм лошадям. Сидя за конторкой в белоснежном халате, она словно старательно играла совершенно не подходящую ей роль. – Она там, с мужем. Хотите тоже пройти?
– Ну нет. – Дот отошла в сторону. – С меня хватит. Пускай уж одни там побудут. – Она опустилась на потертый двухместный диванчик, подальше от медсестры, и похлопала по сиденью, приглашая Сабину сесть рядом. – На Лос-Анджелес не похоже, верно?
Сабина села. В спешке она не надела носки, и ступни теперь ломило от холода.
– Больница как больница, по-моему.
Больницы она ненавидела, но эта не рождала неприятных воспоминаний – обычная просторная, ярко освещенная комната с линолеумом на полу и разномастной мебелью. Если не считать медсестры, всецело поглощенной чтением журнала, они были здесь одни.
– Да уж, больница. Мне здесь каждый уголок знаком. Троих детей здесь родила. С Китти была, когда она руку стеклом рассадила. С Гаем, когда Эл ему руку вывихнул. Жуткая была история, помню. Здесь и мне губу зашивали, и глаз пользовали подбитый, и ребра бинтовали сломанные. Всего не перечислишь! Когда-то я даже представить себе не могла, что вот приеду и не буду знать, как зовут девочку в регистратуре. Сестры здешние всегда со мной здоровались, если сталкивались в магазине. А в тот вечер, когда Эл умер, копы его сюда притащили. Сначала в машине скорой помощи его оживить пытались, а потом еще здесь. Придумали тоже, с того света его вытаскивать! – Она покачала головой. – И Китти здесь замуж выходила, на втором этаже. Тогда это была крохотная больничка. А расширили ее и мебель поприличнее накупили лет десять назад, когда у города последний раз деньги водились. Если хочешь увидеть место, где Гай много времени провел, то вот оно.
Сабина потянулась к пластиковому растению на тумбе возле диванчика, потрогала его – вдруг все-таки настоящее?
– Может быть, мне стоит в Лоуэлл съездить, – сказала она. – Взглянуть на это исправительное заведение.
Дот повернулась к ней с раскрытым от изумления ртом:
– Господи, что за мысль дикая! Зачем это, не надо!
– Только посмотреть. Увидеть место, где он побывал.
– И не думай! Забудь! – отрезала Дот, и Сабина узнала этот взгляд. Так поглядел на нее Парсифаль в тот день, когда она предложила съездить в Коннектикут на могилы его родителей. – Там его нет. И не увидишь ты там ничего, кроме кучки чокнутых перепуганных мальчишек. Может, правда, теперь там получше стало, потому что хуже уж некуда.
– Вы ездили к нему в Лоуэлл?
– Конечно, ездила, – спокойно подтвердила Дот. – За две недели до того, как Берти родила. На автобусе, через весь штат, чуть ли не до самой Айовы проехать надо было, к северу от Омахи. Дыра страшная, в жизни подобной не видела. Но Гай вышел ко мне в комнату для свиданий такой милый, аккуратный, причесанный. Тут же расспрашивать стал, как Китти, как я себя чувствую, а когда я спросила, как он поживает, то он лишь головой тряхнул и сказал, что все в порядке. Мне неловко было ехать на сносях, но я рассудила, что с младенцем на руках еще тяжелее будет. Когда время свидания окончилось, он обнял меня – совсем как дома, на ночь, и сказал, чтобы больше я не приезжала. Я все поняла. Он не хотел, чтобы я так далеко тащилась, но еще больше не хотел, чтобы я навещала его в таком месте. Это для меня был самый черный день, хуже, чем когда Эл умер, хуже, чем когда Гая приговорили. Гай ни за что не хотел, чтоб приезжали в Лоуэлл.
Сабина взяла Дот за руку. И почувствовала смутное облегчение. Все-таки ей нужно было что-то большее, чем тур по местам юности Парсифаля.
– Ну, значит, я и не поеду. К тому же я терпеть не могу вести машину по заснеженной трассе, сами знаете.
– Спасибо тебе, – сказала Дот.
В «Седарс-Синае» Сабина никогда не смотрела, когда и кто входит в приемный покой. Правила приличия требуют уважения к чужой частной жизни окружающих, умения не обращать внимания на то, что кто-то рядом листает порножурналы, плачет навзрыд или бегает в туалет по двадцать раз за полчаса. Но приемный покой в «Бокс-Бьюте» был таким крохотным, что, когда дверь скрипнула и на пороге вырос высокий тощий человек, Дот, Сабина и медсестра одновременно вскинули голову.
Оставляя на полу мокрые следы, Говард Плейт прошел к стойке регистратуры.
– Мне справиться о состоянии Берти Феттерс.
– Эй! – окликнула Дот, помахав рукой, чтобы зять уж наверняка ее распознал.
Говард вздохнул и, побарабанив по стойке пальцами, не спеша повернулся и направился к ним. Медсестра проводила его глазами – вдруг разразится семейная драма и скрасит ей тягостное дежурство? – и, лишь когда Говард благополучно добрался до другого конца покоя, вновь углубилась в свой журнал.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Дот.
– Я уже уезжать хотел. Просто завернул узнать, как она. – На Сабину он не глядел, обращаясь только к Дот, не вынимая рук из карманов. – С ней ведь ничего страшного? Что они там говорят?
– Никто мне ничего не говорил. Думаю, ей наложат швы на затылок.
– Да, скверно получилось.
– Не надо столами швыряться, – назидательно сказала Дот. Так учат, переходя улицу, глядеть по сторонам и не класть в посудомоечную машину нож острием вверх.
– Не начинай только меня пилить, – беззлобно сказал Говард. – Для этого у меня жена есть.
– Я тебя не пилю, Говард. Я считаю, что сейчас ты поступил как порядочный человек. Вообще-то, на мой взгляд, ты сукин сын, каких мало, но это ты сделал правильно, что заехал.
Говард кивнул, покорно восприняв и критику, и крохотный комплимент. Вид у него был усталый. Сетка шрамов на щеке стала красной от холода.
– Вы ей не говорите, что я заезжал.
Из двери напротив вынырнул Хаас. Дот, Сабина и Говард даже не заметили, как он подошел. На Хааса было страшно смотреть – на его бледном лице застыла мучительная трагическая гримаса. На мгновение все присутствующие испугались, что каким-то невозможным образом дела у Берти приняли нехороший оборот.
– Ты зачем здесь? – бросил Хаас Говарду.
– Как Берти? – спросила Дот.
– Двенадцать швов наложили. Держится молодцом. Переживает только, что волосы немного пришлось обстричь.
