Потом рядом с ними возник Джонни Карсон. Он подошел, пройдя через всю сцену и аплодируя на ходу – явный знак одобрения. Обычно он благодарил выступающих, не вставая из-за стола. Конечно, Парсифаль и Сабина не были звездами и приглашения на диван к Джоан Риверс и Оливии Ньютон-Джон им не светило.
– Грандиозно! – сказал Джонни Карсон, пожимая руку Парсифалю. – Просто грандиозно! С этим фокусом вы далеко пойдете.
– Если не уроню ее, – ответил Парсифаль.
В сценарии этой шутки не было. Он выглядел таким раскованным, остроумным.
Затем Джонни Карсон повернулся к Сабине:
– И, конечно же, я надеюсь, что и вас мы еще будем иметь счастье лицезреть.
(Тут надо признаться, что спустя два дня Сабине домой позвонила секретарь мистера Карсона, чтобы передать ей приглашение шефа на ужин. Сабина предложение отклонила.)
Далее следовала ее реплика:
– Благодарю вас, мистер Карсон!
Камера опять сосредоточилась на ней.
Джонни Карсон хлопнул в ладоши и весело сказал в камеру:
– Мы вернемся после рекламы, оставайтесь с нами!
Вновь грянул оркестр и раздались аплодисменты. И на экране опять расплылась цветная заставка с цифрами.
Го, не вставая, подполз к видеомагнитофону и выключил его. Какое-то время все сидели в темноте, не решаясь нарушить благоговейную тишину. Китти оказалась права: у Феттерсов был культ Парсифаля.
– Главная гордость моей жизни! – наконец сказала Дот и высморкалась.
– Вы просто случайно увидели это вечернее шоу Джонни Карсона? – поинтересовалась Сабина.
Неужели ей просто повезло?
– Мама каждый вечер смотрела передачу Карсона, – сказала Берти. – А прощальное его шоу мы смотрели здесь и все время ревели.
Это прощальное шоу Сабина смотрела вместе с Парсифалем и Фаном. И Парсифаль плакал. Может, это у них семейное?
– Джонни Карсон вырос в Небраске, – заметила Дот.
– А вот – как… – Гай зажег лампу возле кресла, где сидел. Он хотел лучше видеть Сабину. – Как такое делается?
– Мы прошли просмотр, пробу, – сказала Сабина, прекрасно понимая, о чем он. – Для чего пришлось приезжать дважды.
– Я про фокус. Как вы ухитряетесь сохранять равновесие так долго? А он – держать вас так высоко над головой? Я это видео всю жизнь пересматриваю, но так и не понял.
Все в комнате затихли. Все хотели знать, но спросить решился один лишь Гай. Может быть, и искали-то они ее именно за этим. Наблюдать из года в год один и тот же фокус, будучи не в силах его разгадать, – тут поневоле лишишься покоя!
– Я не могу вам это раскрыть! – сказала Сабина.
– Почему это? – Го так и вскинулся, приподнявшись на локте. На лице его застыло мучительное недоумение – с таким добропорядочные люди принимают дурную весть.
– Потому что в этом вся соль. Хороший фокус – это фокус, который нельзя разгадать.
– Но нам-то вы можете рассказать, – не сдавался Гай.
– Не могу. И не буду, – сказала Сабина.
Испытывал ли Парсифаль подобное? Сейчас она была центром внимания. Каждый ждал ответа, дать который могла только Сабина. Раньше никто не расспрашивал ее про фокусы – какой смысл допытываться у ассистентки, когда рядом сам мастер? Никто не лез к ней с вопросами, потому что никто не думал, что она что-то знает.
– Вы же не собираетесь больше выступать, – сказал Го, и в голосе его промелькнула нотка мольбы. – И мы никому не расскажем!
– Я единственная, кому ваш дядя раскрывал тайны фокусов. И он никогда бы не стал этого делать, если бы не крайняя необходимость. Иллюзионисты к работе своей относятся очень серьезно. У них имеется нечто вроде своеобразного кодекса чести.
Нет, вы только послушайте, что она несет! То-то бы Парсифаль посмеялся. Секрет потому и держишь в секрете, что всем позарез хочется его узнать. Люди желают получить от тебя то, чем ты владеешь, то, в чем твоя сила. Кто же отдаст свою силу? И что взамен? Минутная благодарность, а после – забвение и пресыщение, всегда приходящее следом за знанием. Пятнадцать лет Феттерсы гадали, каким образом Парсифаль удерживает Сабину на весу, когда она опирается лишь на краешек стула. И ничего с ними от неведения не сделалось.
– Наверняка он куче народа это рассказал, – заметила Китти. – Куче людей, которых любил больше, чем нас.
На лице Дот мелькнула обида – след давней ссоры.
– Даю вам слово, – сказала Сабина, – что он не рассказывал этого никогда и никому. Даже Фану.
Женщины насторожились. Китти зажала ладони между колен.
– Кто это Фан? – спросил Го.
Вот она и прокололась. Но неужели они воображают, что это трудный вопрос и она не сможет выкрутиться?
– Он был моим большим другом. Бывал на каждом нашем выступлении. Я хотела рассказать ему, как делаются некоторые фокусы, но твой дядя мне запретил.
– Что за имя такое – Фан? – спросил Гай, произнеся слово «Фан» так, будто оно означало что-то гадкое.
– Вьетнамское.
– Ничего смешного, – сказала Дот с явным облегчением. – Могу поспорить, что где-то сейчас сидит компания вьетнамцев и потешается над семейством из Небраски, где бабку зовут Дот, а внука Гай.
– А другого – Го! – добавил Го.
– А сестер там зовут Берти и Китти! – подхватила Берти.
Услышав свое имя, Китти вздрогнула и, словно опомнившись, взглянула на часы:
– Пора мне вас домой отвезти. Поздно уже.
Го перевернулся на живот и уткнулся головой в скрещенные руки. Гай откинулся на спинку кресла, словно желая зарыться в обивку. Китти встала и захлопала в ладоши, словно стадо созывала:
– Давайте, мальчики, поторапливайтесь!
Гай потянулся, выбросив вперед длинные руки. Оба мальчика даже глаза закрыли.
– Да что ж такое! – сказала Дот, встав и легонько толкнув ногу Го. – Делайте, как мама велит! Подымайтесь и марш домой.
– Не поеду, пока мне не объяснят, как она стояла на голове, – заявил Гай.
С закрытыми глазами он, розовощекий и губастый, казался совсем малышом, трехлеткой.
– Да сидите тут хоть всю ночь, – сказала Сабина. – Я только рада буду!
И они бы и остались, потому что настроены были на удивление серьезно. Но, прежде чем взрослые начали уговаривать их по новой, послышался стук во входную дверь. Никто даже не успел спросить: «Кто там?» Только они обернулись на звук, как в дом вошел мужчина. Стучал он, похоже не спрашивая разрешения войти, а лишь извещая о своем прибытии. Он нарочито поежился от холода и похлопал себя руками по плечам, разгоняя застывшую кровь. Поверх фуфайки на госте была лишь легкая хлопчатая куртка. Плохой наряд для зимы.
