— И как бы получается, что город на машине и город на поезде — два разных города?
— Как бы так, да, — согласился Серый.
— Вот так и тут. На эту поляну, ребята, только по-плохому попасть можно. По-хорошему не пускает. Ходили бы рядом — не разглядели бы.
— Так это. Про дело, — напомнил Хомяк.
Ему не терпелось.
— Про дело мы с вами вечером. А сейчас мне надо кружки на окуня проверить. Ты, — он ткнул пальцем в Шульгу. — Со мной идешь. Грести будешь.
— А можно и мы пойдем? — спросил Хомяк.
— Нельзя, — строго ответил Степан. — На хозяйстве оставляю.
— А чего нам тут делать, в натуре? — расстроился Хомяк.
— Голубики поешьте, — Степан увидел, что лицо Хомяка подернулось смертельной скукой. — Дурень, здесь у голубики завязь формируется, когда багульник цветет. А у багульника пыльца тут веселкой называется. Как ты понимаешь, плохая вещь веселкой называться не будет: пуще спирта забирает. Если голубику с куста берешь, а она вся в голубоватом налете — так и знай, багульник опылил. «Твое здоровье!» — и в рот. Только голова потом болит люто. Так что ешьте ягоды, дети. Только в болото не лезьте, как этих ягодок поедите.
— А, — расцвел Хомяк. Ему понравилось, что мужчина так тонко почувствовал его душевные устремления и тайные чаяния, — это мужской разговор.
Шульгу колдун приобнял за плечо и потянул через поляну, к букам. Пройдя через лиственный лесок, с серебристыми, как в сказках, деревьями, они вышли к другому концу острова. Берег тут был плоским и лысым. Граница топей обозначала себя зарослями камыша и аира. Колдун остановился тут и всмотрелся в горизонт, приставив ладонь к глазам.
— Сапоги-то где потерял? — спросил он.
— Да было дело, — не захотел рассказывать Шульга.
— Снимай носки к черту. Босиком пойдешь.
— А если осокой порежусь? А грязь эта? А вода гнилая?
Степан сделал шаг с берега в трясину, дождался, пока в след набралась черная вода, достал ногу, наклонился и зачерпнул пригоршню.
— Пей.
— Зачем? — удивился Шульга.
— Болота прошли, а болота не поняли. Пей давай.
— Гниль эту болотную? — скривился Шульга.
— Сам зачерпни.
Шульга стал на колени на берегу и набрал в ладони черной, мутной воды из болота.
— Нюхай, — приказал Степан. — Чем пахнет?
Шульга не мог понять характер запаха.
— Говном пахнет? — помог ему колдун.
— Да нет вроде.
— Гноем пахнет? Гнилью? А?
— Нет. Странно. Какой-то медицинский запах. Бинтами. Бинтами пахнет!
— Не бинтами, а йодом, — поправил колдун. — Теперь пей.
Шульга, скривившись, с недоверием, выпил.
— Ну как?
— Вода как вода, — сказал он. — Теплая. С сильным… минеральным привкусом.
— В этой воде вся табличка Менделеева. Ей язву желудка за две недели лечат. А ты говоришь, вода гнилая. Обидится на тебя сейчас болото, и не вернемся с озера. Дурни! Какие ж дурни!
— Извините, — мяукнул Шульга.
Озеро находилось не близко. Шли так долго, что Шульга успел призабыть, куда и зачем они идут, а привалов колдун не делал. Перед глазами у Шульги из-за жары и усталости пульсировали красные мухи, но он не жаловался, облизывал горящие губы и время от времени зачерпывал болотной воды — прополоскать рот. Пить ее он не решался. Тропа все время была относительно сухой, — без окон, ям и заток. В одном месте Степан свернул с нее и показал знаками, что нужно следовать за ним, но быть очень осторожным. Метрах в десяти от тропы он стал на четвереньки и начал продвигаться почти ползком, раздвигая траву руками. «Во!» — выдохнул он, показывая из-за трав на разлом в полметра. Разлом был заполнен черной водой и обильно припорошен ряской. Из-за этого он почти не отличался от ландшафта вокруг. Степан достал из кармана массивную гайку в коконе из толстого шнура. «На, размотай», — предложил он Шульге. Шульга опустил гайку в воду в разломе и начал аккуратно стравливать шнур, позволяя металлу тонуть все глубже. В какой-то момент ему показалось, что за гайку сильно дернули там, из разлома, и он вдруг сообразил, что его может туда затянуть какой-нибудь черт или что-то еще, способное выжить на глубине двадцати метров в узком болотном разломе. Он уперся ступнями в кочки, вцепился левой рукой в карликовый кустарник, росший рядом, продолжив правой рукой погружать гайку.
— Там что, две девятиэтажки глубины? — прошипел он.
— Что в озере, что тут, дна вообще нет, — объяснил колдун. — Вместо дна — торфяная взвесь разной плотности. И при этом меняет русло каждую неделю. Однажды чуть не улетел — на пути оказалось. Что такое, хрен его знает. Загадка природы.
Озеро было огорожено плотной стеной из рогоза — густого, в два метра высотой, с торчащими, как петарды, соцветиями. Прорываясь через заросли, Шульга вспомнил экзотичное слово «мачете» и представил себя Арнольдом Шварценеггером в фильме «Хищник», бредущим через влажные джунгли Вьетконга навстречу затаившейся невидимой угрозе — с инфракрасным зрением и бластером на плече. Степан впереди бережно раздвигал исполинские листья, которые схлопывались за ним, как портьеры. Внутри царил полумрак, как в бамбуковой роще или на кукурузном поле. В рот лезла мелкая мошка, обильно расплодившаяся тут. Рогоз кончился внезапно, без перехода, — до самого горизонта раскинулась водная гладь. Глубина начиналась сразу у берега, который был ненадежен и грозил вот-вот провалиться под ногами. Вблизи вода была черной, с медным отливом, вдали — из-за своих странных отражающих свойств, вбирала больше неба, чем река или обычное озеро, отдавая ультрамарином, лазурью, бирюзой.
— Ох ты! — не выдержал Шульга.
Он никогда не видел подобных цветов.
У берега был привязан самодельный челн, выдолбленный из ствола дерева.
— Садись на весла, — просто сказал Степан.
Шульга осторожно перебрался в лодчонку, на миг схватив глазами свое сосредоточенное отражение в воде цвета чифиря. Почему-то ему казалось, что основные разговоры начнутся именно здесь, когда они отойдут от берега, который и не берег вовсе, а утопающая во влажных мхах часть пригодной для ходьбы топи.
Глава 19
— Ушли? — спросил Хомяк, когда Степан увел Шульгу с поляны.
— Ушли, вроде, — вытянул шею Серый. — А ты че хочешь?
— Сейчас промацаем этого колдунца, — Хомяк, блатновато пританцовывая, направился к хибаре и, под внимательными взглядами двух черных воронов, сидевших на ее крыше, открыл дверь нараспашку. — Слышь, Серый, постой на шухере. Паси. Если завидишь чего, свистни, я срою.
Света внутри не было никакого, Хомяк заприметил стоящую у входа керосиновую лампу, но керосина в ней не было. Пол — земляной. У обложенной большими камнями печи был виден настил из бревен и досок, на котором топорщился старый матрац с накиданными на него одеялами и одеждой. Быстрыми руками вора Хомяк прошелся по стенам, обнаружил в темноте несколько полок, на которых лежали завернутые в целлофановые пакетики высушенные травы, несколько охотничьих патронов с целыми капсюлями, но без пуль, заткнутые шариками из бумаги.
