Книга Песочный человек и другие ночные этюды, страница 139. Автор книги Эрнст Теодор Амадей Гофман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Песочный человек и другие ночные этюды»

Cтраница 139

— Да, там, внизу, тысячи и тысячи — все дивные инструменты покойного господина, — телескопы, квадранты, глобусы, ночное зеркало — все побито вдребезги и погребено под балками и камнями.

— Но деньги, наличные деньги, — перебил его барон, — ты говорил о золотых монетах, старик?

— Я разумел только вещи, — отвечал дворецкий, — которые стоили не одну тысячу золотых. — Более от него нельзя было ничего добиться.

Барон, казалось, был весьма обрадован, вдруг получив средства, в которых нуждался, чтобы осуществить свой любимый замысел — построить новый великолепный замок. Хотя стряпчий полагал, что, согласно воле покойного, речь могла идти только о подновлении или полной перестройке старого здания, и, по правде, всякое новое вряд ли могло сравниться с величавым достоинством и строгой простотой родового замка, однако барон остался при своем намерении, рассудив, что в подобных распоряжениях, не санкционированных учредительным актом, можно отступить от воли усопшего. Вместе с тем он дал понять, что считает своим долгом позаботиться о благоустройстве своего местопребывания, Р…зиттена, насколько позволяет климат, почва и окрестности, ибо предполагает в скором времени ввести сюда как свою любимую жену существо во всех отношениях достойное любых жертв, как бы велики они ни были.

Таинственность, с какой барон известил о своем, быть может, уже втайне заключенном союзе, не дозволила стряпчему пуститься в дальнейшие расспросы, но, узнав о намерении барона, он успокоился, ибо видел в его жадности к деньгам уже не подлинную скаредность, а скорее страстное желание заставить любимую женщину позабыть о своем более прекрасном отечестве, которое она принуждена будет покинуть. Впрочем, ненасытным или по крайней мере скупым стяжателем должен был он признать барона, когда тот, роясь в золоте и разглядывая старые фридрихсдоры, не мог удержаться, чтоб не воскликнуть с досадой:

— Старый негодяй, верно, утаил от нас самое большое сокровище, но по весне я велю в моем присутствии разобрать башню.

Приехали зодчие, с которыми барон подробно обсуждал, как лучше всего возвести строение. Он отвергал один чертеж за другим; не было архитектурного замысла, который бы казался ему достаточно богатым и великолепным. И вот он принялся сам рисовать, и это занятие, беспрестанно представляя его очам солнечно-светлый образ счастливого будущего, наполнило его веселием и радостью, нередко переходившими в шаловливую резвость, которую он сумел сообщить и другим. По крайней мере его щедрость, его широкое гостеприимство опровергали всякое подозрение в скупости. Казалось, и Даниель совершенно забыл о нанесенном ему бесчестье. Смиренно и покорно держал он себя при бароне, который, вспоминая о погребенных сокровищах, часто следил за ним недоверчивым взором. Но что всех приводило в удивление: старик молодел день ото дня. Быть может, скорбь о старом господине глубоко сокрушала его и только теперь стала утихать; также причиной этого могло быть и то, что ему не приходилось, как прежде, проводить на башне холодные ночи без сна и он получал лучшую пищу и доброе вино, сколько пожелает; но, что б там ни было, старик теперь казался крепким мужчиной, краснощеким и плотным, ходил твердой поступью и громко смеялся, когда случалась какая-нибудь потеха.

Веселая жизнь в Р…зиттене была нарушена приездом человека, который, по всей видимости, не мог быть тут лишним. Это был младший брат Вольфганга, Губерт; увидев его, Вольфганг смертельно побледнел и громко воскликнул:

— Несчастный, что здесь тебе надобно?

Губерт бросился к нему с объятиями, но тот схватил его и повлек за собою в дальний покой, где они затворились. Несколько часов провели они вместе, наконец Губерт вышел весьма расстроенный и велел подавать лошадей. Ф. заступил ему дорогу, Губерт хотел пройти, но стряпчий, движимый предчувствием, что как раз сейчас можно положить конец смертельному раздору братьев, просил его повременить хоть несколько часов; и тут как раз вошел барон, громко крикнув:

— Оставайся, Губерт! Ты одумаешься!

Взор Губерта просветлел; он обрел спокойствие и, торопливо сбросив богатую шубу, которую подхватил слуга, взял стряпчего под руку и, направляясь с ним в комнаты, с насмешливой улыбкой сказал:

— Итак, владелец майората все же склонен терпеть меня здесь.

Стряпчий предполагал, что теперь должно разрешиться несчастное недоразумение, которое могла питать только разлука. Губерт взял железные щипцы, стоявшие возле камина и, колотя ими по суковатому дымящемуся полену и поправляя огонь, заметил:

— Видите ли, господин стряпчий, я человек добросердечный и пригоден ко всякой домашней работе. Но Вольфганг начинен странными предрассудками и к тому же мелочный скряга!

Ф. нашел неуместным проникать далее в отношения братьев, тем более что лицо Вольфганга, его поведение, его голос с полной ясностью обличали душу, терзаемую всеми возможными страстями.

Чтобы узнать решение барона по какому-то делу, касающемуся майората, стряпчий поздним вечером пошел в его покой. Он застал барона в совершенном расстройстве, расхаживающего большими шагами по комнате, заложив руки за спину. Заметив наконец стряпчего, барон остановился, взял его за руку и, мрачно глядя ему в глаза, сказал прерывающимся голосом:

— Мой брат приехал. Знаю, — продолжал он, едва Ф. успел раскрыть рот, знаю, что вы собираетесь сказать. — Ах, вам ничего не известно. Вы не знаете, что мой несчастный брат — да, только несчастным назову я его, — подобно злому демону, всюду заступает мне дорогу и возмущает мой покой. Не он причиною, что я не впал в несказанную нужду; он приложил к тому все старания, но это было не угодно небу. С тех пор как стало известно об учреждении майората, он преследует меня смертельной ненавистью. Он завидует моему имению, которое в его руках пошло бы прахом. Он самый безумный расточитель на всем свете. Его долги намного превышают половину того состояния, которое ему достанется в Курляндии; и вот, преследуемый кредиторами, которые его замучили, он спешит сюда и клянчит денег.

«А вы, брат, ему отказываете!» — хотел перебить его Ф., но барон, выпустив его руку и отступив на шаг, громко и порывисто воскликнул:

— Постойте! Да, я отказываю! Из доходов майората я не могу и не буду раздаривать ни одного талера! Но сперва выслушайте, какое предложение сделал я понапрасну этому сумасброду всего несколько часов назад, а потом уж судите о моем чувстве долга. Имение в Курляндии, которое подлежит разделу, как вы знаете, довольно значительно, я хотел отказаться от своей части, но только в пользу его семьи. Губерт женился в Курляндии на красивой бедной девушке. Она родила ему детей и бедствует теперь с ними. Имением надлежит управлять, назначив из доходов необходимые деньги ему на содержание, а кредиторов удовлетворить, учинив с ними полюбовную сделку. Но что ему спокойная и безмятежная жизнь! Что ему до жены и детей! Деньги подавай ему, наличные деньги, большими кушами, чтобы он мог с беспутным легкомыслием их проматывать. Неведомо какой демон открыл ему тайну ста пятидесяти тысяч талеров; он требует из них половину, утверждая с присущим ему безрассудством, что деньги эти не принадлежат к майорату, а должны быть признаны свободным имуществом. Я откажу и должен отказать ему в этом, но меня томит предчувствие, что он в душе замышляет мою погибель!

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация