которые мы проходили на этой неделе.
Я перестаю слушать и наблюдаю
за птичкой, что скачет по ветке за окном
и заглядывает в кабинет, словно матерый
папарацци.
Наконец папа поднимает руку,
останавливая доктора на полуслове
и говорит:
– Чем это все грозит моим дочерям?
Доктор Деррик постукивает пальцем о палец
в такт настенным часам
и говорит:
– Прогноз на дальнейшую совместную жизнь
неблагоприятный.
Мы молчим.
Он продолжает:
– У Грейс кардиомиопатия,
и Типпи тратит ресурсы своего организма
на поддержание работы ее крайне
дилатированного сердца.
Мы не можем это исправить.
Единственный порядок действий
в долгосрочной перспективе –
трансплантация сердца.
Если мы этого не сделаем,
Грейс будет становиться все хуже и хуже,
пока…
Он смотрит на таблицы, словно в этих строках
кроются ответы на все страшные вопросы.
– Я рекомендую операцию по разделению.
Пока Грейс восстанавливается, мы будем
поддерживать ее медикаментозно
и с помощью сердечной помпы.
Затем она попадет в список ожидающих
трансплантации сердца.
Я не знаю, как уместить
все сказанное
в голове.
Это слишком.
Это слишком.
Я не могла такого даже представить.
И все по моей вине.
По вине моего дурацкого сердца.
– Операция по разделению
в таком возрасте –
большая редкость, –
продолжает доктор Деррик. –
Она подразумевает огромные риски,
особенно для Грейс,
но других вариантов у нас
просто нет.
Он подталкивает к нам стопку бумаг:
пошаговые инструкции того, как
проложить
пропасть
между двумя людьми,
прежде чем вырвать
одному из них сердце.
Внутри все сжимается.
Кровь мчит по венам.
Перед глазами плывет.
– Нет. Ни за что.
Мы остаемся, как были, – заявляет Типпи. –
Попробуйте вставить новое сердце
или что там еще можно сделать,
но не надо нас разрезать.
Не говорите,
что другого выхода нет.
Лицо доктора Деррика каменеет.
– Грейс не попадет в очередь на трансплантат,
пока вы соединены.
Мы ничем не можем помочь ей
в таком состоянии.
К тому же ее лекарства
могут нанести огромный вред
твоему здоровью.
Он умолкает, чтобы дать нам время
обдумать сказанное,
обдумать собственную гибель,
и вновь начинает постукивать пальцем
о палец.
Мы все молча глазеем на доктора Деррика,
как на Бога.
Я отпускаю руку сестры
и расправляю плечи.
Доктор Деррик прав:
вся проблема во мне,
во мне и в моем умирающем сердце.
Он хорошо
все придумал.
– Надо попробовать, – говорю. И за нас
обеих: –
Да, так и сделаем.
Мама белеет.
– Нужно все обсудить. Мы примем решение
завтра.
– Или не примем! – добавляет папа. –
Как это так? Что изменилось?
Почему в одночасье все так изменилось?
Доктор Деррик моргает.
– Когда мы встречались в последний раз,
все было хорошо.
Никаких тревожных симптомов.
Но.
Полагаю…
Полагаю, все дело в гриппе.
Вирусные инфекции часто становятся
причиной
кардиомиопатий.
Просто ужасное стечение обстоятельств.
В кабинете вновь воцаряется тишина.
Птичка улетает,
широко расправив крылья.
А потом заговаривает мама. Она хочет знать
цифры.
Она просит доктора Деррика предоставить ей
сухую статистику:
каковы шансы на благоприятный исход
и что нас ждет в противном случае?
– Полагаю, операция может пройти
успешно, –
и больше ни слова.
Я знаю, что это значит.
Я читала отчеты.
Я читала старые газеты.
Когда сиамских близнецов разделяют,
операция считается успешной,
если выживает хотя бы один из них.
Хотя бы ненадолго.
И это,
на мой взгляд,
самое грустное
в том,
как люди нас
воспринимают.
– Дайте мне цифры, – не унимается мама. –
Я хочу знать, что будет, если мы не станем
делать ничего.
Доктор Деррик вздыхает.
Закрывает папку на столе
и подается вперед.
– Если оставить все как есть,
они обе умрут.
Мама начинает плакать.
Папа берет ее за руку.
– Если их разделить,
у них будет шанс,
возможность выкарабкаться,
но я не могу выразить этот шанс в цифрах.
Если бы мог, цифра была бы небольшая.
Совсем.
