Каролина охает,
Пол роняет камеру,
и та с хрустом падает на землю.
Я выжидаю
пару секунд.
Я жду,
когда Типпи
откроет глаза –
и отгонит Каролину
привычным: «Все ОК, все ОК!»
Но этих слов нет. И нет.
Каролина хватает меня за рубашку.
– Я не чувствую ее пульс!
Черт, почему у нее нет пульса?!
А потом:
– Господи, да вызывайте же «Скорую»!
Шейн вызывает.
И врачи уже здесь.
Мы мчим по шоссе
в карете «Скорой помощи»,
из нас отовсюду торчат провода,
и где-то на заднем фоне
орет сирена.
Мое сердце стучит.
Я жду.
Я жду,
когда Типпи откроет глаза.
Но она не открывает.
Потому что на сей раз
все плохо.
В больнице
Стены палаты белые и чистые –
следы чужих невзгод
отмыты с хлоркой.
Очень яркий свет.
Над толстым старым теликом в углу
висит картина с полем цветущих маков.
Наверно, она призвана успокаивать
и радовать глаз,
но я почему-то думаю
о войне,
о подростках,
которые бегут на заре по полю
и падают замертво,
а под ними расцветают лужи крови.
Кто-то рядом сосет леденец;
я слышу звонкое чавканье
и тихое дыхание Типпи.
Мне хочется заговорить,
сказать ей,
что я готова ехать домой – если она готова.
Но я так устала,
что язык не ворочается.
Закрываю глаза
и погружаюсь во мрак.
В темноте
Я очнулась.
Глаза Типпи широко распахнуты
и смотрят на меня.
– Что с нами? – спрашиваю.
– Скоро узнаем, – отвечает она
и обнимает меня.
Обследование
Мама, папа и бабуля дремлют
в креслах, когда в палату неторопливо входит
санитар,
скрепя резиновыми тапками по линолеуму.
– Поехали, девчонки! –
говорит он
с сильным джерсийским акцентом
и насвистывает,
везя нас в коляске по коридору,
словно бы мы собрались на педикюр,
а не на обследование,
где врачи будут нас щупать, колоть
и просвечивать,
жадно поглощая
наше сокровенное.
Пальцы крестиком на удачу.
Как будто это может повлиять на исход…
Посетитель
Нас переводят
в Род-Айлендскую детскую больницу.
Двести миль от дома –
Ясмин и Джон не могут приехать при всем
желании.
Зато они шлют миллион эсэмэсок в день
и фотки
из церкви:
как они пьют, курят,
в шутку убивают друг друга.
Мы смеемся
и мечтаем скорее поправиться.
Единственный наш посетитель,
если не считать мамы с папой и бабули –
Каролина Хенли,
которая приходит к нам каждый день
и тайком проносит запретные вкусности
типа чипсов и содовой.
Пол и Шейн не приходят.
Каролина молчит о фильме
и о деньгах, которые она заплатила
за возможность подглядывать за нашей
жизнью.
Мне хочется быть скептиком,
но Каролина,
похоже,
и впрямь за нас волнуется.
Порядочность
– Не понимаю, – говорит Типпи,
когда Каролина открывает окно,
чтобы проветрить палату и избавиться
от запаха утреннего бекона. –
Вы заплатили нам кучу бабок,
а теперь,
когда началось самое интересное,
даже не задаете вопросов.
Таких благородных людей не бывает.
Каролина достает из сумочки
бумажный платок
и громко сморкается.
– Я не благородная, – говорит. –
Но я все-таки человек.
– Очень порядочный человек, – добавляет
Типпи
с улыбкой.
Подумай о себе
Мама привезла наш старый «скрэббл»
и пакет клементинов.
– Где папа? – спрашиваю.
Она показывает на окно.
– Паркуется, – говорит. –
А что? Думали, пошел в кабак?
Я пожимаю плечами.
Мама хлюпает носом.
– Господи, Грейси,
тебе сейчас надо
подумать о себе.
Результаты
Двери в кабинет доктора Деррика
распахиваются,
и нас завозят внутрь
в широкой инвалидной коляске.
В ожидании вердикта
я крепко держу Типпи за руку.
Но доктор Деррик вердикта не выносит.
Он показывает сканы, диаграммы
и говорит,
говорит,
говорит,
галопом пробегая по расшифровкам
МРТ, эхокардиограмм,
контрастных исследований ЖКТ
и прочих обследований,
