сидит с соседским ребенком.
Все тянут лямку,
кроме отца.
И нас.
– Мы должны помочь, –
говорю я Типпи.
– И что же ты предлагаешь? – спрашивает она.
Я убираю длинную челку
с ее глаз.
– Ты прекрасно знаешь,
что мы без труда можем заработать кучу денег,
ничем не жертвуя.
Типпи вздыхает.
– Если мы пойдем на ТВ,
то пожертвуем своей честью, Грейс, –
говорит она. –
Я этого не допущу.
Но что толку от чести и достоинства,
когда у тебя нет
всего остального?
Вот что я хотела бы знать.
Отсрочка
Папа помогает маме написать резюме и
они громко смеются,
сидя рядышком за компьютером,
держась за руки.
Быть может, это означает,
что они снова друг друга любят.
Быть может, мамино увольнение –
на самом деле дар свыше,
а не беда,
как мы думали.
Но потом
мама уходит.
Ее нет всего два часа,
однако за это время папа успевает
отыскать спиртное и
надраться.
Мы с Типпи прячемся в своей комнате,
разбирая домашку и готовясь к предстоящим
контрольным,
жалея, что Дракон все еще на танцах
и у нас нет товарища по несчастью.
Но в доме тихо.
Мы выползаем на кухню,
где мама сидит за столом
и режет салат.
– Все хорошо? – спрашиваю.
Мама поднимает голову
и тут же
вскрывает палец острым ножом.
Кровавые пузыри стекают на стол,
а она как будто и не замечает.
– Я делаю греческий салат, – говорит она.
Мы киваем.
– Достану фету, –
тихо произносит Типпи.
Но мама уже мотает головой.
– На фету денег не было, –
признается она
и кладет палец в рот,
чтобы отсосать кровь.
Очень пугливое дитя
Миссис Макэван, соседка сверху, стоит
на пороге,
держа на бедре сына Гарри.
– Дракон дома? – спрашивает она,
глядя в пространство между нами.
Я качаю головой.
Типпи говорит:
– Она на танцах.
Миссис Макэван вздыхает.
– Какая жалость.
Если она вернется в ближайшее время,
пусть зайдет, хорошо?
Киваю.
Типпи говорит:
– Мы можем посидеть с Гарри, если хотите.
Мы с удовольствием.
Миссис Макэван сглатывает слюну.
– Нет-нет… нет-нет…
Он боится чужих.
Малыш улыбается, гулит
и тянет ручку к моим кольцам в ушах.
Миссис Макэван одергивает его и смеется.
– Передайте Дракону, что я заходила, ладно? – бормочет она
и бежит наверх
домой,
прижимая к себе драгоценное
и такое пугливое
дитя.
Легкие деньги
Будь у меня пистолет,
я могла бы ограбить банк.
Сунуть дуло под нос кассиру
и потребовать всю наличность,
затем смыться
на чужом «Мазерати».
Я могла бы продавать наркоту детям
или стать сутенершей.
Я могла бы нарушить любой закон.
Если б меня решили бросить в тюрьму,
Типпи тоже вынуждена была бы сесть
за решетку.
А это уже незаконный арест,
и никакой суд такое не одобрит.
Если б не моя чертова совесть,
мы бы уже были богаты.
Извинения
– Простите, дети, – говорит мама,
усаживая нас на кровать,
чтобы мы не слиняли из комнаты. –
Мы переезжаем.
Мы больше не можем позволить себе эту
квартиру
в Хобокене.
Даже телефон мы больше
позволить себе не можем.
Простите.
– Ты не виновата, мам, – говорю,
пытаясь быть доброй,
пытаясь не винить ее
за потерю работы,
за то, что отправила нас в школу
и заставила в нее влюбиться.
– Простите, – она отвечает. –
Мы продадим эту квартиру и купим
жилье подоступнее
в Вермонте.
У нас там родня,
и власти штата
наверняка подыщут вам другую хорошую
школу.
– Но не «Хорнбикон», –
говорит Типпи,
не в силах кого-либо утешать
или идти на уступки.
Если честно, я ее понимаю.
Она права.
Это будет уже не «Хорнбикон».
И Джона с Ясмин там не будет.
Дракон заглядывает в комнату из коридора.
– Это, конечно, фигово, – говорит. –
Но мы прорвемся.
Она сутулится,
горбит спину
и смотрит уныло,
что совсем на нее не похоже.
Она и сама не верит своим словам.
– Тебе придется забыть о балете, – говорю
я сестре. –
В Вермонте может и не быть хорошей студии.
