кости, разлом,
обморок, падение,
смерть,
одиночество.
– Дракон, – отвечаю.
Доктор Мерфи шмыгает носом.
Непонятно: я прошла тест или нет?
Впрочем, какая разница.
Наше время истекло,
допрос закончился.
На сегодня.
Набережная
Мы с Типпи идем на восток
к набережной,
встречать маму с парома.
Пристань нынче совсем другая,
это раньше
здесь было полно рабочих и грузчиков.
Сегодня тут все кишит
йога-студиями, фитобарами и
детскими колясками,
что стоят дороже автомобилей.
Паромная переправа.
Я кладу руку на спинку скамейки,
закрываю глаза
и отдуваюсь, словно
только что пробежала марафон.
Сердце колотится,
умоляет меня отдохнуть.
– Грейс? – говорит Типпи.
Я открываю глаза,
когда мама спускается по широким сходням
и машет нам рукой.
Паром изрыгает в Гудзон черный дым.
Я машу в ответ, Типпи тоже.
– Все хорошо, – говорю,
и мы
с улыбкой
идем встречать маму.
Легкая одышка
– Что-то с нами неладно, – говорит Типпи
в электричке, когда мы едем в школу. –
Я тоже ненавижу Род-Айленд,
но что-то неладно.
Я беру ее за руку.
– Подумаешь, легкая одышка!
– Ну-ну, – говорит Типпи, –
раз это такой пустяк,
ты ведь не против,
чтобы я в следующий раз
рассказала об этом доктору Деррику?
Святая Екатерина
На философии мы изучаем
проблему духа и плоти
и готовимся
к дебатам.
Я буду рассказывать
о святой Екатерине Сиенской,
которая родилась в 1347-м.
В младенчестве она
пережила чуму,
но все равно умерла в тридцать три,
потому что
перестала есть.
Типпи говорит, у нее была нераспознанная
анорексия,
но святая Екатерина просто считала,
что ее душе не нужна пища.
Вместо этого она посвятила себя
Богу и молитвам,
отказу от всего телесного
и приобщению к святому.
Порой мне тоже хочется
заняться своей душой,
а не тревожиться без конца
за бренное тело.
Начало ноября
Сюрприз
Вместо зеленой школьной юбки
Ясмин надела джинсовую мини
и колготки с леопардовым принтом.
Она залила свои розовые волосы лаком
и поставила их волной.
Учителя даже не заставляют ее переодеться,
потому что
сегодня ей исполнилось семнадцать,
а дни рождения для смертельно больных
детей –
это святое.
– Я бы даже могла с кем-нибудь
перепихнуться по случаю праздника, –
заявляет Ясмин и так громко гогочет,
что все, кто есть в классе ИЗО,
поднимают кисточки над водянистыми
автопортретами
и оборачиваются.
Вечеринки не будет, но
Ясмин приглашает нас к себе с ночевкой.
Так мы говорим нашей маме.
А вместо этого
идем ночевать в церковь
под голыми ветвями
и мерцающими звездами,
тайком пробираясь по школьной
территории,
когда там никого не остается.
Когда Джон уходит за красками,
Ясмин показывает открытку:
сердечко в блестках,
а посередине – «ЛЮБЛЮ» завитушками,
как монограмма.
– Это от Джона, – говорит. –
Зря он, конечно.
Я ему уже говорила, что это не для меня.
Мое сердце бьется о ребра,
как будто сзади кто-то снова и снова
врезается в меня
на электромобильчике.
Я отдаю Ясмин открытку,
даже не прочитав.
Свой автопортрет
она нарисовала черной краской,
глаза – крошечные камешки
на слишком круглом лице.
– Ужасно, да?
Не знаю, что она имеет в виду –
портрет или ситуацию с Джоном.
Знаю только одно:
бывают вещи и похуже,
чем быть любимой им,
чем получать открытки,
усыпанные его поцелуями.
– Ты не слишком загоняйся на этот
счет, –
говорит Типпи Ясмин
и хочет добавить что-то еще,
но передумывает
и вместо этого гладит мой бок.
– Ты как? Норм? – спрашивает она меня
позже.
Киваю.
Я – норм.
А потом говорю:
– Сегодня в церкви напьюсь.
Наблюдаю за ним
Я наблюдаю,
какой он с Ясмин,
но не вижу даже намека на чувства.
Может, она ошибается?
Может, своей открыткой он хотел сказать
что-то другое?
Либо она не права,
либо я слепая,
