– Но ведь это и до сих пор читают и должны читать! – сказала Нина. – А иначе откуда им узнать, что это такое – полет?
– Люди не умеют летать, – презрительно бросил Бен.
Он теперь держал в руках пакет картофельных чипсов и набивал ими рот, роняя крошки на пол фургона.
Эйнсли нахмурилась:
– В этой книге летать умеют. Ты просто ничего в этом не понимаешь, балбес.
– Чего не понимаю? Что это глупые выдумки?
– Можешь посмотреть, если хочешь, – предложила Нина, хотя ее очень беспокоили липкие пальцы мальчика.
Ведь эти книги были весьма ценными.
– Глупость все это. – Бен пожал плечами и отвернулся.
– Да, тебе именно так и кажется. Он не хочет ходить в школу, – сказала Эйнсли.
– А ты разве не можешь его заставить? – удивилась Нина. – Или ваша мама?
– Ха! Он никого не слушает!
– Чтение – это для младенцев, – неожиданно выпалил Бен. У него покраснели уши. – Это глупость! И мне плевать!
Он вдруг бросил на пол свой пакет и выскочил из фургона, чтобы умчаться через площадь.
Эйнсли вздохнула и повела плечами.
– Вот и все, ничем другим он не занимается, – сказала она. – И я не могу с ним справиться.
– Но разве школа вам не помогает? – Нина посмотрела вслед мальчику. – Это же неправильно.
– Они просто умыли руки, – пояснила Эйнсли. – Он не хочет туда идти. А маме все равно. И школе все равно. Он, видите ли, «плохо влияет» на других. – Эйнсли грустно опустила голову. Для нее это была очень длинная речь. Но она продолжила: – А другой школы рядом нет, на пять миль вокруг. Да я и не думаю, что до него кому-то есть дело.
– Хочешь, я позвоню в социальную службу?
Эйнсли даже подпрыгнула на месте, на ее лице отразился настоящий ужас.
– Нет! Пожалуйста, не надо! Вы не можете! Они нас разлучат!
– Что ты, они теперь работают по-другому, – возразила Нина. Ей часто приходилось иметь дело с социальными работниками во время службы в библиотеке. – Они по-настоящему добры, они помогают. Честно.
Эйнсли покачала головой, в уголках ее глаз уже поблескивали слезы.
– Пожалуйста, не надо! – повторила она. – Пожалуйста… не делайте этого. Пожалуйста. У нас все в порядке, правда. Все в порядке.
Она выглядела такой надломленной и испуганной, что Нина не представляла, что тут делать.
В фургон вошла девочка, нарядная и ухоженная, с матерью.
– О, смотри! – сказала женщина. – Я ее не видела уже много лет! «По крышам»! Вау! – Ее строгое лицо внезапно смягчилось. – Я так любила эту книгу! От нее у меня возникало чувство полета.
Девочка с любопытством посмотрела на мать:
– А можно мне ее взять?
– Конечно, милая! Мы будем читать ее вместе. Думаю, ты тоже ее полюбишь.
Эйнсли с каменным лицом смотрела на Нину, когда та брала деньги за томик – самую большую сумму, какую она когда-либо получала за одну покупку.
Глава 20
Дни начали приобретать устойчивый ритм. Закончив работу, Нина подсчитывала выручку, а потом начинала думать о том, что оставит для Марека на их дереве. Это уже превратилось в нечто вроде настоящего ухаживания. Иногда Нине хотелось чего-то забавного, иногда она предпочитала серьезное. В иные дни она просто писала Мареку, о чем думает, и он отвечал записками. Нина вдруг осознала, что много-много лет не писала писем, она просто отщелкивала несколько слов электронного письма, но даже не пыталась сесть и выразить свои мысли на бумаге. На бумаге она писала куда медленнее, и ее чувства были более глубокими.
Нина постоянно вспоминала большие добрые глаза Марека, его нежную заботу о ней. Он писал ей о том, как скучает по дому, о всяких смешных делах, которые замечал в окнах домов… Его английский был не слишком хорош, он делал много ошибок, но умел при этом чудесно и даже удивительно выражать свои мысли, и Нина прекрасно его понимала.
И не важно, как часто повторяла ей Суриндер, что все это ненастоящее, что она живет в фантазиях, – Нина не могла удержаться. И хотя рядом была Суриндер и каждый день Нина в своем фургоне знакомилась с новыми людьми, она все равно чувствовала себя одинокой, она стала совершенно новым человеком в этом маленьком зеленом уголке на оконечности мира. А грезы о Мареке каким-то образом согревали ее, она постоянно думала о том, что могло бы ему понравиться, что рассмешило бы его и что можно положить в сумку с посылкой… Один раз это была маленькая фигурка медведя, Нина купила ее за пару пенсов на рынке, в другой раз – пособие по резьбе по дереву, которым долго никто не интересовался, еще – маленькая рекламная бутылочка виски, ее вручили Нине в одном из городков покрупнее, а иногда – просто душистый вереск.
А Марек посылал ей пакеты сладостей со своей родины, и резной карандаш, который, как подумала Нина, он мог сам сделать, и еще – несколько новеньких листков почтовой бумаги ручной выработки – Нина берегла их как сокровище.
Но однажды, когда Нина не спеша шла по лугу вдоль железнодорожного полотна, гадая, как это может быть так светло в половине одиннадцатого вечера, она развернула очередное послание, написанное знакомым почерком – как будто авторучка была уж слишком маленькой для здоровенной лапы Марека, – и прочитала:
Суббота. Ночного пассажирского нет.
Просто и коротко.
Сердце Нины тут же забилось сильнее. То, что выглядело изящной и необычной игрой, внезапно превратилось в нечто куда более реальное.
Нина каждый вечер ложилась в постель с мыслями о Мареке, о его необычных иностранных манерах, о его хладнокровии. И о тех взаимоотношениях, что зародились так неожиданно. Нина знала, что дерево рядом с рельсами, пусть и прогнившее, было таким же важным для Марека, как и для нее самой. Его записки, полные поэзии, в которых иногда проскакивали слова на его родном языке, вызывали у Нины глубокие и романтические чувства, и она хранила их, все до единой.
Те вечера, когда Марек не работал, или когда на дереве ничего не появлялось, весьма разочаровывали. А те вечера, когда на ветру мягко покачивался пакет, наполняли Нину восторгом.
Но теперь… встреча? Снова оказаться лицом к лицу? Сердце Нины колотилось от волнения.
На Суриндер, как и следовало ожидать, это особого впечатления не произвело.
– И что ты собираешься делать? Миловаться в локомотиве? А если перемажешься в угле?
– Нет, конечно… – Нина судорожно сглотнула. – Это будет просто… Ну, это возможность немножко поговорить, и все.
Суриндер фыркнула.
– Ну что ты, Сур… Это просто… Все так долго тянется…
– А как насчет Ферди?
– Ферди не в счет.
