Седой вояка с грубым, обветренным лицом, испещренным шрамами, коротко кивнул – и в глазах его застыло одобрение. Уже иным, более мягким, и в то же время исполненным искреннего почтения голосом он произнес:
– Удачи вам, ваше величество.
С усмешкой киваю в ответ и, пришпорив тяжелого, белого как снег жеребца, коротко бросаю Эроду:
– Вперед.
На флангах ситуация сложилась несколько ровнее: мои стрельцы, чуть более многочисленные, чем фряжские аркебузуры, неплохо сократили их численность, впрочем сами неся значительные потери от встречного огня и бомбических ядер. Как бы то ни было, проредить строй пикинеров-ландскнехтов им не удалось, но и мои лучшие копейщики немногих потеряли от огня аркебуз – до того как сошлись с противником грудь в грудь. Враги столкнулись безмолвно, но оглушительный треск тысяч древков свидетельствует о накале схватки.
Мое личное знамя с парящим в небе огненным соколом, древним символом княжества, а теперь и королевства, привлекло внимание вражеских артиллеристов: бомбы начинают взрываться и справа и слева от моего маленького отряда. Но по сотне всадников, рысью идущих на самых выносливых и быстрых жеребцах по эту сторону Каменного пояса, попасть гораздо сложнее, чем по пехотным коробочкам, ползущим с черепашьей скоростью.
Как я и ожидал, завидев королевский штандарт и самого монарха, бегущие с поля боя пикинеры в большинстве своем вновь развернулись лицом к противнику и с диким, оглушительным ревом устремились ему навстречу. Десятки, сотни, а затем и тысячи мужских глоток завопили грозное:
– Рогора!!!
Со стороны лехов раздались сигнальные рожки, и тонкая, всего в три-четыре шеренги фаланга фрязей медленно поползла вперед. Но их малочисленность наконец-то сыграла свою роль, и строй противника сломался по всему центру. В прорехи тут же стали проникать мои бойцы. И хотя в ближнем бою они уступают противнику в выучке, уже сказывается наше полуторакратное численное превосходство – а ведь это перелом в битве!
Я с телохранителями встал примерно в центре, чуть позади сражающихся – таким образом, чтобы не попасть под залп картечи и в то же время на той дистанции, что неудобна для обстрела ядрами из-за опасности накрыть своих. В какой-то момент схватки я вдруг ощутил на себе чей-то пристальный, сосредоточенный взгляд и, пытаясь по наитию определить его источник, рассмотрел на батарее высокую фигуру воина, облаченного в дорогой доспех с серебряными насечками. Ровно над его головой развевался белый штандарт с вытканным на нем золотыми нитями скачущим гусаром.
Бергарский!
Видимо, и противник уловил мой взгляд, понял, что я также его разглядел. И не иначе потому чудовищно медленно, этаким картинным жестом поднял увесистую, инкрустированную самоцветами булаву и направил ее навершие на меня.
В то же мгновение позиции противника вновь ожили тревожными сигналами десятков труб, и ландскнехты по центру резко подались назад и в стороны, образуя широкий коридор напротив отряда моих телохранителей. А в следующую секунду запели горны, и крылатые гусары, грозно склонив копья, сорвались в галоп.
– Пикинеры, держать строй!!! Не преследуйте противника, сплотить ряды! Эрод, быстрее подай сигнал Карчеву, пусть атакует!
– Есть!
Что делать?! Я с телохранителями успею отступить, мои пехотинцы ненадолго, но задержат атаку гусар. Вот только если мы побежим, дрогнет весь центр… А если останемся, задержим противника еще чуть-чуть, и, возможно, кирасиры успеют доскакать – но моим защитникам придется вступить в неравный бой с восьмикратно превосходящими их гусарами.
– Воины! Строимся в одну шеренгу! Самопалы к бою!
Будем выигрывать время для Карчева.
Атака крылатых гусар завораживает – закованные в броню не хуже средневековых рыцарей, с роскошными крыльями из орлиных перьев, они во весь опор несутся вперед, нацелив на врага чудовищно длинные (одиннадцать полных шагов!) пики. Плотно сбитое ядро тяжелых всадников уже практически докатилось до первой шеренги моих воинов, земля ходуном ходит под копытами могучих жеребцов. Из строя пикинеров раздались тревожные, чуть ли не отчаянные возгласы офицеров. Видимо, из последних сил пытаются удержать строй – единственное, что могут сейчас противопоставить противнику мои пехотинцы.
Растянув сотню телохранителей в одну шеренгу, я лишил нас возможности удержать таран врага даже на пару ударов сердца. Но зато мы численностью сравнялись с противником по фронту атаки. Вплотную подведя кирасир к заднему ряду пикинеров, я также получил возможность поддержать их в первые, самые тяжелые мгновения удара тяжелой кавалерии.
– По лошадям! Огонь!
Враг, упрямо скачущий вперед, не решился использовать самопалы, столь стремительно сближаясь с частоколом пик противника – деревянное древко их оружия длиннее, чем у моих пешцев, и обеспечивает успех даже при таране фаланги. Видимо, рассчитали, что не успеют выстрелить, а после сразу ударить в копье… И потому первыми огонь открыли мы.
Синхронный залп нескольких десятков самопалов сопровождает мощнейший грохот, не хуже пушечного. А кроме того, сильный дым, что заволакивает позицию стрелков, и потому в первые мгновения после выстрела я не разглядел результата стрельбы. Зато даже будучи несколько оглушенным, услышал, как дико визжат раненые животные… Через пять ударов сердца дым рассеялся.
– Второй залп по всадникам! Огонь!
Чуть ли не сотня скакунов на всей скорости обрушились на землю, погребая под собой всадников, калеча их и круша кости. Будто налетев на невидимую преграду, гусары первой шеренги не доскакали до пикинеров нескольких шагов, вторая же линия смешалась с павшими и отчасти утратила свой таранный напор. Мои пешцы сумели принять их атаку, не сломав строя – с оглушительным треском ломаются лишь древки пик что с одной, что с другой стороны. Этот звук перекрывает прочие звуки битвы – яростную ругань, крики и стоны сражающихся, звон и лязг сшибающейся стали, мольбы о помощи и истошное ржание покалеченных лошадей.
Третья линия гусар врезалась в пехоту, тараня вторую и третью шеренги пикинеров – первая погибла сразу же, – и в тот же миг грянул второй наш залп. Он смел вылезших вперед лехов, подарив нашим пешцам еще несколько мгновений жизни.
На этот раз пороховой дым заволок ряды гусар. Резкая боль пронзила левое плечо – словно в плоть вонзили раскаленный прут. И ни через удар сердца, ни через два она никуда не ушла, пульсируя уже по всей руке. Тело налилось вдруг непосильной тяжестью, сотрясаемое судорогой, и, чтобы удержаться в седле, я вынужденно лег на холку жеребца, глубоко и часто дыша.
Как же больно…
Лехи прорвали фронт пикинеров справа и слева от нас, окружая сотню телохранителей и уцелевших пешцев. Нечеловеческим усилием я выпрямился в седле, рука нетвердо сжала рукоять палаша… Верный Эрод закрыл меня спереди, по бокам меня оградили другие воины, постепенно выстраиваясь в кольцо; к нему начали стягиваться прочие бойцы.
