— Наклей сюда… сможешь? — у самого голос сорвался.
Кивнула и медленно голову ему на грудь склонила, а под щекой сердце бьется слишком громко, заглушая шум собственной, особой музыкой.
Чувствую, как волосы перебирает и запах вдыхает, целует пряди. Прижалась к нему сильнее и глаза закрыла.
— Не умею без тебя, — снова голос свой не узнаю… да это и не важно.
— Не умеешь.
— Не могу.
— Знаю. Не можешь.
— Почему? — спросила то ли у него, то ли у себя.
— Не знаю. Два года у себя спрашивал — почему? Но так и не понял.
Прижалась сильнее, захотелось срастись с ним в одно целое, просочиться через кожу невидимыми нитками, пришить себя к нему. Чтоб больше не мог вдали от меня.
— Не понимай. Когда поймешь — это уже будет не про меня.
— Не хочу понимать, — сжал до хруста, впился в волосы, сильно прижимая к себе, — любить тебя хочу, все хочу, заново хочу. Сначала. Вот с этого момента и по-другому. Дашь мне шанс?
— Нет.
— Ни единого? — больно волосы перебирает, то сжимая, то поглаживая хаотично, словно сам на грани какого-то срыва.
— Ни единого. Ничего не заканчивалось, чтобы начинать сначала. Просто продолжай, где остановились. Все мое. Все, что было, мое. Не откажусь ни от чего. Ни от одного кусочка нас. Ни от одной секунды с тобой.
Вдруг поднял мое лицо, обхватив обеими руками:
— Я писал. Не отправил ни одно, но писал. Каждый день мысленно писал тебе письма. Я точку не мог поставить. Понимаешь? Я боялся написать и поставить точку.
— Я их не ставила никогда, — тереться о его ладонь щекой, закатывая глаза от наслаждения и тут же открывая, чтобы смотреть на него.
— Ни одной?
— Ни одной.
Гладит мои щеки большими пальцами, а я тону в его отчаянном безумном взгляде. Лихорадочном, как под наркотиком.
— Значит… сын у нас?
Слегка кивнула и проглотила слезы… а они сами по щекам потекли.
— Прости меня.
Сама спрятала лицо у него на груди.
— Не говори "прости". Не нужное. Лишнее. Просто пойдем дальше. Вместе.
— Доверяешь?
— Я научусь снова.
Металлический голос объявил конечную станцию, и мы вышли из вагона.
— Поехали домой, — тихо попросила, а он мои руки целует.
— Я дома. Увидел тебя, прижал к себе и понял, что дома.
— Пусто без тебя.
— Я вернулся. Я всегда возвращаюсь.
— Ты не обещал. В этот раз.
— Не обещал… но я невыносимо домой хотел. К тебе хотел, Оксана".
Снова и снова эти слова звучат в голове, снова и снова сводят с ума, повторяясь и повторяясь. Он сам поставил точку в этот раз. Жирную, бесповоротную точку. Кляксу из грязи и утопил в ней нашу любовь.
И вдруг стало так больно, будто меня насквозь пронизали ржавым железным копьем и пригвоздили к стене. Я даже не могла пошевелиться, раскрыв рот от боли.
А ведь я сама развязала ему руки… сама дала возможность больше не скрывать от меня свою любовницу. Это все было правдой… мне не казалось, и я не придумала. Он был с ней до нашего расставания.
Я кинулась ради нас в бездну, пошла ко дну сама. Без него. Он остался на берегу строить новую жизнь. Без меня. Даже не успев похоронить нашу любовь.
Какая же я ничтожная, жалкая. Я ведь все потеряла ради него и ради семьи. И теперь мне остается только смотреть, как на моих костях пляшут свадебный танец мой муж и… и его любовница. А мои дети… он научит их называть ее мамой?
Снова задребезжала смска. Я посмотрела на сотовый.
"Оксана, возьми трубку. Это Сергей. Иван сбежал от твоего мужа, и я не могу его найти. Ответь. Наш сын у тебя?"
И меня пронизало болью и ужасом еще раз. Схватила сотовый, быстро набирая номер бывшего мужа.
— Алло. Сергей. Где Ваня? Кто сказал, что его нет?
— Что у вас там происходит? Почему мой сын страдает от этих разборок? Оксана. Найди Ваню.
Медленно опустила руку с сотовым, продолжая смотреть в окно и заметив мальчика внизу, возле дерева. Он тоже смотрит на окна. Мокрый, без шапки, брошенный и одинокий.
Бросилась к двери, подвернув ногу, по ступенькам вниз, так, что сердце разрывается в груди, и слезы текут по щекам. Распахнула дверь, вылетела на улицу и бросилась к сыну. Изо всех сил прижала к себе.
— Ваняя. Ванечка мой. Ты что? Ты… — целуя в лицо, в глаза, в голову.
— Я к тебе пришел, мама.
ГЛАВА 14
Когда я уйду далеко-далеко,
Не мучаясь и не тревожась,
Быть может, вздохнет кто-то очень легко,
Но кто-то заплачет быть может.
Умчится мой поезд на стыках звеня,
Умолкнут былые оркестры,
И тот, кто родится позднее меня,
На сцене займет это место.
Желай — не желай, не прокрутишь назад
Отснятой судьбой киноленты.
Лишь только вдогонку
За мной полетят Растаявшие аплодисменты.
О, сцена, свободная, как небеса,
Ты дай мне побольше простора.
Я знаю, с тобою живут голоса
И души ушедших актеров.
Но что не случись, — продолжается жизнь,
Давая нам новые роли.
Актерская доля: то на земь, то ввысь, -
Счастливая горькая доля.
Желай — не желай, не прокрутишь назад
Отснятой судьбой киноленты,
Лишь только вдогонку за мной полетят
Растаявшие аплодисменты.
Когда я уйду далеко-далеко,
Не мучаясь и не тревожась,
Быть может, вздохнет кто-то очень легко,
Но кто-то заплачет быть может.
Быть может, вздохнет кто-то очень легко,
Но кто-то заплачет быть может.
Наргиз Закирова
Я держала Ваню за руку и смотрела, как бывший муж выходит из машины. Сейчас мне уже не верилось, что я прожила с ним столько лет и у нас общее прошлое и общий сын. Мы виделись очень редко. Ваню чаще всего отвозил к отцу Руслан. Он предпочитал, чтоб мы не встречались. Только не думать сейчас о Руслане, не сжирать себя, не сводить с ума.
Сергей поседел, похудел и выглядел немного старше своих лет, но с его лица исчезла одутловатость, а взгляд был ясным и зорким. Видно, что больше не пьет. Я знала, что бывший муж работает на правительственную организацию, но что именно он делает, я не вникала. Кажется, это охрана высокопоставленных лиц на важных мероприятиях. Но у меня не было возможности обсудить с ним это. Наши разговоры ограничивались вопросами о ребенке. Ваня, увидев отца, начал вырывать руку из моих пальцев.
