– Тогда это объясняет увиденное мной.
– Что же ты увидел? – насторожился Писарро.
– Не уверен… Но когда они заходили в комнату Атауальпы, мне показалось, что из под лохмотьев человека, которого ты принял за испанца, показалась книга… Я не понял, что это за вещь, и она долго стояла у меня перед глазами, когда туземцы уже скрылись за дверьми. Ощущение не покидало, что я видел это у себя на родине. И только теперь понял, что так выглядел оклад старого отцовского Евангелия.
– Не может быть?! Откуда у туземцев священная книга? Немедленно доставь ко мне этого странного человека. Только не применяй к нему насилие. Это преждевременно.
Спустя недолгое время Диего стоял перед конкистадором. Эрнандо де Сото занял место в сторонке и не имел намерений вмешиваться в беседу. Он знал, что неграмотный Франсиско Писарро отличался удивительной проницательностью и был способен узнать все о стоящем перед ним человеке. Помогать ему в допросе – только мешать.
– Как твое имя? – Писарро внимательно посмотрел на человека в простых индейских лохмотьях.
Мышцы на лице Диего предательски дрогнули, но он продолжал хранить молчание.
– Я могу позвать толмача, но в этом нет надобности, – пояснил Писарро, – потому как вижу в твоих жилах испанскую кровь.
– Меня зовут Диего.
– Мне радостно встретить соплеменника в этом краю, – спокойно произнес конкистадор, как будто открытие нисколько его не удивило. – Скажи, как ты здесь оказался?
– Много лет назад я ушел из страны ацтеков, и Господь привел меня в эти земли.
– Но для чего ты скитался по диким местам? Что хотел здесь найти, кроме собственной гибели?
– Я желал проповедовать слово Божие среди туземных народов.
– Похвально, – одобрил Писарро. – И мы здесь за тем же. А твой спутник… Он кто?
– Тоноак – ацтек и добрый христианин.
– Интересно, кто вдохновил тебя на сей благородный подвиг? Наверное, твой отец – великий поборник веры… Кто он?
– Эрнан Кортес.
При этом имени скамья зашевелилась и затрещала под Эрнандо де Сото.
– Ба!.. Так ты приходишься мне племянником, хотя и не в первом родстве! – воскликнул Писарро и даже слегка приобнял Диего, похлопав его по плечу. – Почему же мне ничего не известно о твоем существовании?
– Даже мой отец узнал о том, что у него есть сын, не слишком давно, – признался Диего. – Я незаконно рожденный, плод скорой и недолгой любви Эрнана Кортеса и туземки.
– Главное, что ты унаследовал мужество своего отца. Мои воины также обзаводятся потомством в этих краях, – снисходительно промолвил конкистадор, и вдруг спросил: – Говорят, ты много времени проводишь с пленным вождем… Что вас связывает?
– Мы с Тоноаком рассказываем ему об Иисусе Христе.
– И есть успех?
– Да. Атауальпа готов принять нашего Господа, – на этот раз неуверенно произнес Диего и добавил: – По крайней мере, он так сказал. Если совершится крещение Атауальпы, его примеру последует народ… Я на это надеюсь…
– Это было бы самой великой нашей победой, – одобрительно закивал головой Писарро и между тем внимательно посмотрел прямо в глаза Диего: – Мне передают, что туземцы замыслили спасти своего владыку. Надеюсь, ты не участвуешь в их заговоре, иначе мне не хотелось бы жестоко поступить с родственником, которого нашел несколько мгновений назад.
– Спасти Атауальпу, как и всех нас, может только Господь, – произнес Диего, и честные открытые глаза говорили, что иных мыслей в его душе не было.
– Хорошо. Иди продолжай свое благородное дело.
Диего покинул комнату, а де Сото и Писарро некоторое время хранили молчание.
– Эрнандо, я хочу знать твое мнение, – продолжая размышлять, промолвил командир.
– Мне кажется, твой новый родственник говорил правду, хотя и невероятную. Однако это не добавляет спокойствия. Его стремления и помыслы вызывают уважение, но тревожит, что он – сын Эрнана Кортеса. Он честен, но многой правды Кортесу знать не стоит, как и остальному миру… Менее всего меня волнует: спасется ли душа Атауальпы, приказавшего перебить всех своих родственников. Теперь наша самая большая забота – собственные солдаты: и они не удовлетворены золотом, собранным на поле битвы.
– Ты прав. Пусть Диего радеет о душе Атауальпы, а нам придется позаботиться о своих воинах.
– А еще о короле, церкви… – «О самом себе» де Сото не произнес, но так громко подумал, что Писарро улыбнулся.
На следующий день Тоноак и Диего, как обычно, появились в комнате Атауальпы.
– Я не спал всю ночь, – признался Единственный Инка, – всю ночь я размышлял над своими ошибками. Лица братьев и сестер, казненных по моему приказу, не покидали меня; я слышал их голоса, просившие о пощаде. Мне жаль, что ничего не исправить. Хотя… Мой брат Уаскар жив. Я отобрал у него власть Единственного Инки, но чудо не позволило его убить. Если мне удастся выбраться отсюда, я отдам ему все что имел и буду молить о прощении.
Каялся Атауальпа долго, а нынешнее его положение добавляло искренней скорби его голосу.
Хранители хитона слушали стенания недавнего властителя инков и напряженно размышляли. Тоноак вопросительно немигающим взором посмотрел на Диего. Было видно, что последнего также мучили сомнения, и наконец, сын Кортеса произнес:
– Кажется, у нас остается мало времени.
– И я опасаюсь, что народ погибнет вместе со своим владыкой, прежде чем познает истинную веру. В этом будет и наша вина, – согласился друг.
Тоноак сбросил с себя верхнюю индейскую одежду. Под ней оказался белоснежный хитон Спасителя. С помощью Диего священная одежда была снята, оба встали на колени и начали молитву. Советник Атауальпы, словно завороженный, последовал их примеру. После него встал на колени и Единственный Инка. В конце общей молитвы советник, вслед за Диего и Тоноаком, прикоснулся к хитону и воскликнул:
– От него идет великий свет, великая сила!
– Это одеяние нашего Бога. Оно защитит всякого, в Него уверовавшего, – пояснил Тоноак и протянул хитон Атауальпе: – Надень его.
Единственный Инка застыл в нерешительности. Советник принялся умолять владыку:
– Тебе необходимо надеть одежду Бога этих людей. Он спасет тебя и всех нас; в нем есть великая сила. Мы вновь будем свободны!
Атауальпа, словно во сне, принял хитон, его хранители помогли облачиться. На некоторое время все участники действа замерли, словно в ожидании чего-то необычного. Первым нарушил тишину Атауальпа. Его лицо внезапно исказила гримаса боли, затем оно покраснело и начало покрываться волдырями.
– У меня горит тело! – закричал Единственный Инка. – Я весь в огне!
Он принялся судорожно срывать с себя хитон. Диего и Тоноак подбежали к Атауальпе, схватили его за руки, чтобы он не смог причинить вред священной одежде, и сняли ее.
