— Ух ты! — выдохнул я. — Ух ты!
— Цыц, Бенни! Не перебивай, а то рассказывать не буду. Цыц! Так вот, Лысых швыряли в озеро направо и налево, но один из них дрался, как ненормальный. У него был обрезок трубы, и он чуть башку им не снес Стэнли Шапиро. Это был Фрэнки Ризека. Энди сразу его узнал. Довольно быстро все Лысые отступили на холмы, а Фрэнки остался совсем один — стоит, помахивает своей железякой. Рокко с Джулио кинулись было на него, но Энди их перехватил. Помнил свое обещание. «Ступай домой, Фрэнки, — сказал он, — ступай домой».
Но Фрэнки словно оглох. Может, те остальные четыреста девяносто девять Лысых и были хлюпиками, но только не Фрэнки Ризека. Энди не хотел насылать на него Рокко или Джулио — те бы его пришибли, и Стэнли он не мог попросить — Ризека бы его изувечил, так что оставалось идти самому. Против Энди с ножом никому не устоять, но Фрэнки ему кромсать не хотелось, поэтому нож он убрал и дрался голыми руками. А у Фрэнки-то труба, вот он и фигачил ею Энди по макушке. Рокко с Джулио не выдержали, давай кричать: «Энди, доставай заточку!» Но Энди про себя уже решил, что ножом не будет, и Фрэнки так по маковке его и тюкал, а Лысые с холмов подзуживали. Наконец Рокко с Джулио психанули, вмешались и наваляли Фрэнки по полной. Даже его собственной трубой по кумполу надавали. Фрэнки было с ними не тягаться, да и кто бы тут устоял! Энди увели домой. Джо говорит, Энди всю ночь плакал из-за того, что не смог сдержать обещания, которое Фрэнки дал, но все равно радовался, что с ножом против него не пошел.
— А что стало с Фрэнки, а, Липпи?
— Не знаю. С тех пор его не видели. А теперь спи!
Наутро мама подняла нас с Лео спозаранку. Она уже приготовила латкес
[23], кишка и креплах
[24] — видимо, стряпала всю ночь — и сложила в большую коричневую сумку, чтобы мы отнесли дедушке. Мы с Лео почистили зубы, оделись, позавтракали. Лео доел раньше меня и, пока мама была на кухне, достал из попрыгунчика две коробки сигар и украдкой сунул в нашу коричневую сумку. Сумка, думаю, была тяжеленная, но Лео хоть бы хны. Мама дала нам с Лео по тридцать пять центов на брата, потому что к дедушке надо было ехать на автобусе и на электричке, а сдачу мы тратили на леденцы или халву. Все деньги мама вручила Лео: она считает, что я обязательно их потеряю или еще что-нибудь, меня это бесит, но я не стал спорить, а то бы мы никогда не вышли.
— Лео, ты там повнимательнее, — попросила мама. — Будете переходить улицу, возьми его за руку, Лео, хорошо? Он еще маленький.
Лео сказал: «Хорошо», и мы отправились. Он решил, что до Западного Бронкса мы не поедем на автобусе, а пойдем пешком. Так мы сэкономим по пять центов в один конец. Я не люблю ходить через Кротона-парк, там вечно околачиваются черные, но с Лео я, в общем-то, ничего не боюсь. Ну мы и пошли. А на Бостон-роуд, на переходе, Лео взял меня за руку.
— Липпи, ты чего? Прекрати! — я реально психанул. — Хочешь, чтобы все подумали, что я маменькин сынок?
— Я маме обещал? Обещал, — сказал Липпи и так стиснул мою руку, что у меня чуть пальцы не отвалились.
Когда мы шли по Кротона-парку, Лео велел мне смотреть по сторонам, чтобы не наткнуться ненароком на шайку черных. Нет, Лео, конечно, их не боялся, просто не хотел ни во что ввязываться с полной сумкой продуктов в руках.
— Очень уж ниггеры охочи до латкес, — так сказал Лео.
Поэтому я все время, пока мы шли, смотрел по сторонам, однако ниггеры не показывались. Рано было. И мы без помех прошли весь Кротона-парк. Но это было не все, еще предстояло одолеть Третью авеню, Вашингтон-авеню и Клермонт-парк, а там всегда черных пруд пруди. Лео повезло: до Гранд-Конкорса
[25] мы дотопали без приключений. Там мы вошли в метро и сели на поезд «D»; Лео пустил меня к окну. Ехать нам было далеко, и я попросил Лео рассказать мне еще об Энди Крапанзано, но Лео отмахнулся. И всю дорогу до Делэнси-стрит я молчал.
Потом мы приехали, выбрались наверх. Увидели Уильямсбургский мост и все остальное. Было дело, мы с дедушкой и Лео дошли до середины этого моста. Хотели пройти все, но полил дождь, пришлось вернуться. Может, сегодня дедушка нас тоже куда-нибудь отведет. В Чайнатаун или на Бауэри, где околачиваются бездомные — дядя Макс каркает, что наш Лео тоже так кончит. На пять своих центов Лео купил кныш и отломил мне половину. Он не мелочится! А потом я с его разрешения купил на три свои цента большой кусок халвы и тоже с ним поделился. Мы добрались до начала моста, до Клинтон-стрит, затем повернули налево. Когда переходили улицу, Лео опять взял меня за руку, но мне было по барабану: здесь меня никто не знал. Мы повстречали двух раввинов, в черных костюмах и с длинными бородами, и множество мальцов в ермолках и с пейсами у ушей. Не хочу ничего сказать, но вид у них был — просто умора. Повезло им, что они живут не в нашем районе: там бы их в таком виде с ходу отметелили! Дедушка говорит, здесь у них в гетто можно все! Ермолки, пейсы, бороды! Надо думать, дедушка здесь большая шишка. Мама говорит, раньше он писал стихи и статьи во все еврейские газеты, но мне не верится. Если он такой важный человек, что ж он живет в этой дыре на Генри-стрит? Хотя, когда мы с Лео проходили по Восточному Бродвею, мы видели на здании огромную вывеску: «Форвард». Это самая крупная еврейская газета в мире, ее читает больше людей, чем «Ньюс» или «Миррор», правда-правда! И если дедушка писал для нее, тогда он, наверное, в самом деле большой человек, но не знаю, не знаю… Вот и Генри-стрит. На крыльце дедушкиного дома стояли два парня в ермолках, они к нам цеплялись, но Лео не стал связываться — из-за латкес. И мы просто прошли мимо и стали подниматься к дедушке. Он живет на четвертом этаже, а там коридор пропах кошачьей мочой. Гадость! Мы поднялись на четвертый, и Лео постучал в дверь. Дверь открыла Ривке и даже нам не улыбнулась. Ну и пусть, она никогда нам не рада. Это вторая дедушкина жена, и мы не обязаны называть ее бобе
[26] — Ривке и Ривке. А дедушка, когда услышал, что пришли мы, распрыгался от радости, как китайский дергунчик. Схватил Лео и пустился с ним в обнимку в пляс. И меня поцеловал. Дедушка вообще без ума от Лео. То есть меня он тоже любит, но Лео — сильнее. За Лео он жизнь отдаст! Если мама посылает меня к дедушке одного, дедушка всегда спрашивает: «А Лео где?» — и расстраивается, ни с кем не разговаривает, сколько бы латкес и креплах мама ему ни прислала. Потом дедушка отпустил Лео, провел нас в свою комнату и запер дверь. Не хотел, чтобы Ривке мешала. Лео вынул латкес, и мы давай объедаться. После этого Лео достал те коробки сигар.
— Это тебе, зейде, — сказал Лео. — Мы с Бенни накопили денег и купили их по дешевке — у погорельцев. Правда, Бенни?
