— Ни фига себе, — воскликнул я, — да это шелковые чулки! Где ты их взял, Лео, чертяка? Они, должно быть, стоят прорву денег. Липпи, а пошли на черный рынок. Мы их…
— Рот закрой! Дай их сюда и проваливай!
— Кому ты их будешь продавать, Липпи?
— Никому я их продавать не буду. Это для ма. — Он сунул руку под куртку и вытащил целую связку чулок. — Все для ма. Ради наживы я не ворую. Я не вор поганый! Но ты об этом никому ни слова, понял? И поможешь мне придумать, как их ей подсунуть, чтобы она не догадалась, где я их взял.
— А где ты их взял, Липпи?
— Слышь, ты, не суй нос не в свое дело! Лучше придумай что-нибудь.
— Я не знаю, Липпи. Где мне. Может, послать их ей по почте, типа, от дяди Джека из Детройта?
— Не, она вычислит, что это вранье. Слышь, а может, ей сказать, что я купил их на распродаже имущества погорельцев? Как думаешь, Бенни?
— Что-то я ни разу не слышал, чтобы среди имущества погорельцев попадались шелковые чулки.
— Ты прав. Спрячь пока это для меня. Потом что-нибудь придумаем.
Я спрятал чулки в огромной коробке с попрыгунчиком — клоуном на пружине, которого дядя Джек прислал мне на Хануку пару лет назад. А Лео расстегнул куртку и достал три большие коробки с сигарами.
— Ух ты, — сказал я, — ух ты, а это для кого, Липпи?
— Для деда.
— Все три коробки?
— Ну, одну я припасал для дяди Макса. Но теперь шиш ему! Сами выкурим.
Лео затолкал коробки с сигарами в попрыгунчика, и я плотно закрыл крышку.
— Ой, Лео, прости, может, тебе еще что надо туда положить?
— Ага, — сказал Лео.
Я снова открыл коробку, а он вытащил из карманов два большущих пакета, доверху набитых жвачкой.
— Ни фига себе! — только и сказал я. — Настоящая жвачка! Липпи, ты банк ограбил, что ли? Мы можем здорово на этом наварить, Липпи. Улетят самое малое по пять центов штука. Я прямо сейчас могу загнать штук двадцать пять Хайми Московицу!
— Никому мы ничего загонять не будем! Хочешь — дай ему парочку. Но не за деньги.
— А куда мы денем целых два пакета? Тут год жевать не пережевать.
— Часть оставим себе, часть отдадим деду.
— Деду жвачка ни к чему. У него зубов нет.
— Тогда я ее раздам. Джо Крапу и его братьям-сестрам. Там видно будет. А сейчас прячь, пока мама не пришла.
Спорить с Лео бесполезно, у него насчет заработка мозги совсем не варят, так что я пристроил пакеты со жвачкой поверх сигар и снова закрыл коробку.
— У меня есть еще кое-что, — сказал Лео, — но я не буду это вынимать.
— Что это, Лео?
— Не бойся, это не тебе. Это маме. И деду. Это продовольственные карточки. Теперь мама сможет накупить вволю сахара и мяса.
— Лео, за такое можно влипнуть всерьез. С правительством шутки плохи. А если президент Рузвельт на тебя ФБР натравит? Верни их лучше туда, откуда взял!
— Вот еще. Маме они нужны, а значит, я и слушать не стану ни про какое ФБР. Плевать мне, кого они там на меня натравят.
— Хорошо, Липпи, я просто о тебе забочусь, вот и все.
— Обо мне заботиться не надо, Бенни. О себе лучше позаботься.
Когда Лео психует, ему ничего не докажешь, так что я просто заткнулся и сел на кровать. Лео стянул с себя штаны с рубашкой и развесил их на батарее. И как был, в майке и трусах, семьдесят пять раз отжался. У Лео мускулы — закачаешься. Он освоил все-все упражнения Чарльза Атласа
[18] и теперь копит деньги на гири. У нас в доме есть набор пружин, но Лео не хочет их брать, потому что они — моего отца.
— Лео, — позвал я, — хочешь, вместе позанимаемся?
— Нет. Просто сиди и помалкивай.
Когда рубашка со штанами подсохли, Лео их надел. Велел мне:
— Сиди здесь. Мне надо с мамой переговорить.
Вернулся Лео быстро. Он был по-прежнему на взводе, и я прикусил язык.
— Ну и че ты пялишься?
— Я, Липпи? Я не пялюсь.
— Если хочешь знать, то я отдал маме карточки.
— Она взяла?
— Взяла, конечно. Они ей до зарезу нужны, придурок! Я сказал, что в кости их выиграл у Мокрушников. Пообещал больше в азартные игры не играть, так что все в ажуре. А ты помалкивай.
— Ух ты, здоровски придумано! Она поверила, что вы играли в кости на карточки?
— Ага, ты ж ее знаешь. Я сказал, что денег у нас ни у кого не было, поэтому решили на карточки. Сперва она велела отнести их тем парням, у кого я выиграл, а то мамы ихние будут убиваться. Но я ей сказал, что Мокрушники эти карточки украли у других ребят, так что возвращать нет смысла, и тогда она их взяла.
— Тебе бы адвокатом быть, Липпи. У тебя талант.
— Ну, когда надо бывает, я знаю, что сказать, вот и все. Че тут особенного?
После этого Лео уселся на кровать и взялся за комикс, только, видать, ему сразу надоело, после первой страницы.
— Слышь, Бенни, а нет ли у тебя чего из «Классики», а?
— Есть, конечно. Тебе что? Есть про Айвенго, про Робин Гуда, графа Монте-Кристо, «Повесть о двух…»
[19]
— Давай про Айвенго. Я про него еще не читал.
Я дал Лео «Айвенго», и он снова принялся читать. Но мне делать было нечего, и я спросил:
— Липпи, а как поживает твой комикс?
— Какой комикс?
— Ну, тот, который ты пишешь про Энди Крапанзано.
— А ты откуда знаешь, что я пишу комикс про Энди Крапа, а? Роешься в моих вещах?
— Ничего я не роюсь, Лео. Я видел, как ты рисовал первую страницу, забыл, что ли?
— Ладно, закончу — покажу. А пока оставь меня в покое.
Я с минутку помолчал, потом спросил:
— Слышь, Липпи, а правда, что Энди Крапанзано спит на женской сиське вместо подушки?
— Мне-то откуда знать? Спроси у Джо… И вообще, кто тебе эти враки наплел?
— Не знаю, все ребята говорят. Ихние, с Чарлотт-стрит. Так что, может, и не враки это, а?
— Слышь, Бенни, хорош трепаться, а то я читать не могу. Заткнись!
— Еще один вопросик, Липпи, и, ей-ей, читай хоть всю ночь… Ты ведь все про Энди знаешь, так? Расскажи мне про него хотя бы одну историю, и я больше слова не скажу.
— Не дождешься ты от меня никаких историй. А еще хоть раз вякнешь — яйца откручу.
