— Ничего себе ничего! — Рассмеялся Дима. — Бойкая у вас дочь. Лезет и лезет целоваться!
— Что?! — Не узнавая свой голос, взвизгнула я.
— Да! — Калинин положил руку на грудь. — Я ей: «Маша, ты же болеешь, гляди, еще имама смотрит. Давай не будем при ней целоваться? — А она все равно лезет. — Целуй, говорит, а то никуда не отпущу!»
— Дима-а-а! — Краснея от ушей до пяток, взмолилась я. — Такие шутки не уместны при моей маме.
— Машенька, — взволнованно произнесла родительница, оглядывая меня, — я думала, ты у нас скромная, а ты вон…
— Да он шутит!
— Я не шучу. — Уперся Дима, напуская на себя самый серьезный вид.
Просканировав взглядом нас обоих, мама решила расслабиться. Улыбнулась и покачала головой.
— А! Чуть не забыл. — Калинин передал мне пакет. — Чтобы ты не скучала. Буду после обеда.
Я прижала хрустящий пакет к груди.
— А как же… — Указала на комнату брата. — Не боишься его?
— Ты про вашего домашнего Федю Емельяненко? — Отмахнулся, пропуская маму вперед. — Вы бы его хоть отдали, я не знаю, в смешанные единоборства, что ли. Деньги бы приносил.
— Ну, приходи, коли не боишься… — Смущенно закусила губу.
— Жди меня, и я приду! Только очень жди! — Дима вышел в подъезд вслед за мамой.
— И… еще… спасибо за все… — Сказала и опустила взгляд.
— Должна будешь! — Усмехнулся он, закрывая дверь.
Я подбежала к окну. Как ни странно, долгого представления с захлопыванием дверей на это раз не вышло. Калинин галантно открыл маме дверцу своего тазика, усадил на пассажирское сидение и сел сам. Бах! Закрылась, надо же. С первого раза. И с таким же грохотом и треском чудо отечественного автопрома поползло прочь по дороге.
Бросившись на кровать, поспешно вытряхнула из пакета все содержимое. Вау… На простыню посыпались, запаянные в упаковки чернографитные классические карандаши разной твердости, механические карандаши для скетчинга и огромная коробка маркеров для графики. Даже дух перехватило. Где он все это достал?
Сердце пело в груди, как маленькая беспокойная птичка, пока я доставала белые листы, доску и усаживалась удобнее. Заглотив скопом все положенные лекарства и запив их водой, вскрыла набор карандашей. Вот это богатства. Самый мягкий из них ложился на бумагу густым черным мазком, самый твердый — тонким росчерком прямых линий. Пальцы задрожали в нетерпении.
Закрыв глаза, уже знала, кого нарисую. Давно хотела отобразить его таким, каким могла видеть только я одна. Настоящим, добрым и сильным. Моим.
* * *
Что делает девочка, которая валяется дома с болезнью? Отдыхает, спит, принимает лекарства? Медитирует? Не верно. Девочка прихорашивается. Принимает, наплевав на запреты, ванную, потом делает укладку «типа-я-к-волосам-не-прикасалась-они-сами-такие-красивые», наносит капельку духов с цветочным ароматом на запястья (нет, ну а что? Вдруг я каждый день так пахну?). Ужасно нервничая, загибает реснички каким-то диким адским прибором, явно предназначенным для пыток. Потом смотрит в зеркало и недовольно фыркает. Пф!
Девочка запуталась в себе. Девочке страшно. Ей ужасно хочется оттолкнуть от себя принца из сказки. И ужасно хочется в эту самую сказку поверить и нырнуть прямо с головой.
Другая бы давно воспользовалась таким положением дел. Ведь можно наслаждаться ухаживаниями, вить веревки из парня, задумавшего тебя заполучить. Можно, в конце концов, даже издеваться, давая ему почти почувствовать вкус победы, а потом снова отбегать на несколько шагов назад. И так много раз. Пока ему не надоест.
Почему же я так не могла? Мне всегда непременно хотелось настоящих отношений. Не только брать, но и отдавать. Любить. Спонтанно, бескорыстно и от всего сердца. Быть нужной, значимой, близкой. Заботиться. Проявлять внимание, поддерживать, веселить, утешать. Быть единым целым.
Скажете, бред? Ну, и пусть. Может, я в бреду. Можно же просто жить и верить, что так бывает. И если не предавать своей веры, то мечта обязательно сбудется. Даже если не сразу. Даже если не сейчас…
Когда вдруг раздался звонок в дверь, я подскочила от неожиданности. Почему-то ждала безумного грохота, которым сопровождался его утренний визит, но Диме опять удалось застать меня врасплох. Выглянула в окно. Пешком, что ли, пришел? Нигде не наблюдалось его машины. Ни одной, ни другой. Поправила волосы, приняла ленивый, скучающий вид и отворила дверь.
— Ого! — Произнес он сонным голосом с легкой хрипотцой. Оторвал плечо от стены и вошёл. — Вижу, тебе гораздо лучше.
— Спасибо. — Я решила хоть немножко побыть немногословной.
Дима, видимо, успел сходить домой и переодеться. Белая футболка, сияющая свежестью, шла ему больше. Как и рваные голубые джинсы с белыми конверсами. Да и новая кожаная куртка была значительно скромнее той, что погибла от рук свежеокрашенной скамейки. Он повесил ее на крючок в коридоре и обернулся ко мне.
— Скучала?
Начинается… Картинно закатив глаза, развернулась и направилась в комнату. Ха, какие глупости. Надо же, возомнил о себе, наглец!
— Даже не вспоминала! — Скромно села на стульчик возле аккуратно заправленной кровати. Рука сама потянулась к волдырю на предплечье. Прикоснулась, погладила, отпустила. Не чесать. Не чесать. Не нервничать!
— Врет и не краснеет. — Парень первым делом бросил пакет с тетрадями на стол, поставил туда же коробку с ингалятором и открыл мою папку для рисования. — Говорю же, скучала.
— Что там? — Я вскочила и попыталась отобрать у него листы, уже понимая, что опростоволосилась, когда забыла их спрятать.
Но нужный лист уже был зажат у него меж пальцев. Калинин улыбался, разглядывая самого себя в черно-белом исполнении.
— Дай! — Я выхватила и спрятала рисунок за спину.
— Похоже, ты на меня запала.
— Вовсе нет. Что за… бред? — Смущение ледяной стрелой прошило позвоночник.
— Думала обо мне, скучала, ждала. — Он уселся на край кровати. Взъерошенные волосы, которые так и хотелось взбить пальцами, усталые глаза, прищуренные в изобличительные взгляде и смотрящие прямо в душу. Ворот футболки, свободный и отогнувшийся настолько, что я могла видеть его шею, грудь, покрытую татуировками, и железный пресс без единой складочки жира. Лучше бы мне ослепнуть, потому что совершенно нереально оторвать взгляд от этого зрелища. — Я сразу понял, что ты хорошо рисуешь. Еще тогда, в универе.
— Нет, это так, баловство.
— Отличный рисунок.
— Просто черновик.
— Но я там хорошо получился.
— Просто он еще не закончен! — Я взяла карандаш, положила лист на стол и пририсовала Калинину рожки, гаденькие черные усики и козлиную бородку. — Вот теперь все!
— Думаешь, так лучше? — Расстроенно выдохнул он.
