— Зачем тебе оно сейчас? — Помешал сахар и отложил ложечку в сторону. — Осенью купим хоть три. Но если ты так хочешь…
— Маша! — Мама вытаращила глаза. — Как ты… Дима, ты и так потратился, ингалятор мы сами купим.
— Мне не сложно, правда.
— Нет-нет! Ты же не миллионер!
— Нет. — Согласился он, улыбаясь. И посмотрел на меня.
— И сам зарабатываешь… — Вступила я, складывая руки на груди.
— А еще знаю четыре волшебные цифры.
— А если они не сработают? Или у тебя, как в сказке, карточка с неисчерпаемым балансом?
— Железная логика. Тогда есть еще волшебное слово! — Рассмеялся Калинин.
— Какое? — Трудно было удержаться и не съязвить. — «Папа, дай?»
— Не-е-ет! — Он поставил чашку. — «Папа, дай, пожалуйста!»
— Вы о чем? — Вмешалась мама. Ее лицо теперь выглядело совершенно растерянным. — Дима, ты где, вообще, работаешь?
— Я… — Мне показалось, что ему тяжело было сдерживать смех. — Ну, я… в общем… как вернулся из ссылки…
— Ссылки?
— Да, мы с мамой жили три года в Штатах.
— Как здорово! Штаты!
— В общем, сейчас мне здесь приходится немного помогать папе на его предприятиях… — Ему явно не хотелось шокировать маму своими признаниями.
— Предприятиях? — Она уже забыла про кофе. Совершенно.
— Да… Общественного питания, так скажем…
— Ух, ты! У твоего папы что, своя… столовая?!
— Эмм… — Дима посмотрел на меня. — Ну, вроде того…
Мне было интересно, как он выкрутится. И почему не хочет сразу признаться, что он из состоятельной семьи. Мажор, одним словом. Которому все достается легко.
— Пельменная?! — Не унималась мама, округляя глаза. — Или… пирожковая?!
Вам нужно было видеть восторг и удивление в ее глазах. Прямо сейчас она, кажется, понимала, что сватает свою дочь за богача. Или… кто знает, что у нее там в голове… Но ей теперь трудно было удержаться на стуле.
— Пельменная и пирожковая, — вздохнув, кивнул Дима.
— Ага, и чебуречная! — Добавила я, стараясь не заржать. — На вроде той, где я работаю!
— А мама?! Мама твоя. Где работает? — Не унималась родительница.
— Мама… она поет… и преподает.
— Учитель пения, да?
— Что-то вроде…
— Прекрасно! — Маму словно подключили к солнечной батарее. — А Машенька у нас тоже хорошо поет. Правда, Маша?
— Нет. — Выдавила я.
— Не стесняйся, дочь! — Повернулась к Калинину. — Слышал бы ты ее утром, когда она поет в ванной! Или в туалете!
— Ма-а-ам!!!
Почему родители вечно делают это?! Застолье без обсуждения детей и всяких непристойностей с ними связанных, кажется, уже даже не застолье. Традиция что ли такая?
— А что? — Ее было не остановить. — В детстве я водила ребят в кружок народного пения. Даже фотография есть, хочешь, покажу? Там Марья в красном платье, с бантами, а Павлик в кафтане. — Нет, это уже слишком. — Она так хорошо пела! Звонко! Пашку я ведь за компанию отправила, лишь бы дом не разнес, направила его неуемную энергию, так сказать, в нужное русло. А вообще, он мечтал на гитаре играть, но в музыкальной школе доучился только до балалаечника.
— Мама… — Я закрыла лицо руками.
— Вот такая она у меня! Всего стесняется, вечно переживает больше, чем надо. — Если она сейчас не прекратит так размахивать руками, то опрокинет кофе на скатерть. — А как расстроилась, что заболела! Вся извелась! Я ей говорю: не переживай. Станислав Вячеславович придет к нам на дополнительные занятия, и сдашь ты ему свой зачет, я договорюсь.
— Ух ты, он к вам домой, что ли, ходит? — Улыбнулся Дима.
— Да. Подтягивает Машеньку по грамматике перевода.
— Я тоже хочу! — Калинин состряпал чрезвычайно заинтересованное выражение лица. — А то ведь, как покинул United States, так чувствую, что стал подзабывать. То одно, то другое. Нет-нет, да и забуду!
Я закатила глаза. Вот актер! Погорелого театра. Нужно скорее прекращать это выступление.
— Так, все! — Встала, указывая на выход. — Вам, кажется, пора. Обоим. Опоздаете еще.
— Да-да! — Мама взглянула на часы. — Ой, Димочка, давай поспешим!
— Без проблем.
— Идите, ребята, я уберу посуду.
— Оставь, мам. — Мне хотелось быстрее отправить их подальше отсюда. — Я помою.
— Хорошо, иди, сейчас я просто сложу все в раковину.
Догнала Калинина в коридоре. Он напевал себе что-то под нос, не спеша надевая кроссовки.
— Ты что себе позволяешь? — Прошипела, стараясь вложить все негодование в эту маленькую речь.
— Ты о чем? — Улыбнулся он.
— С луны, что ли, свалился? Всюду лезешь, куда не просят. Теперь и заниматься со мной собрался!
— И не только английским…
— Фу! — Щеки зарделись алым. — Какой пошляк!
— Поцелуешь на прощание? — Дима наклонился, сложив губы трубочкой.
— С чего это вдруг?! — Скрестила руки на груди.
— Ничего себе! — Усмехнулся он. — Лупят меня, значит, всей семьей. И почем зря! И даже не хотят поцеловать в качестве компенсации.
— Нет, — упрямо покачала головой.
А плечи сами придвинулись вперед, следуя невидимому магниту и утягивая за собой все тело. Предательское тело, остановись!
— Может и губа заживет быстрее… — Дима выглядел таким расстроенным. А взгляд… Нет, только не глаза кота из Шрека, я не выдержу…
— Только в щечку! — Согласилась я и потянулась губами.
Калинин повернул голову, намеренно состроив забавную моську. Стараясь не рассмеяться, прикоснулась к его щеке, ставшей немного колкой от щетины, и… наткнулась вдруг на губы! Вот гад! В последнюю секунду повернулся, подставив их под мой поцелуй, и притянул к себе за талию. Такие мягкие, горячие, слегка обветренные губы…
Замерев на долю секунды, оторвалась от них, понимая, что чуть не прикрыла глаза и не превратилась в теплое талое мороженое. Охнула, хватая ртом воздух, и треснула ему по плечу. Не сильно, но ощутимо.
Дима же выглядел так, будто только что и не прикасался обманом к моим губам, а пил горячий шоколад, лежа в теплой постельке рано утром. Довольный мартовский кот! Пришлось даже топнуть, чтобы вернуть его к реальности и стереть с лица глупую улыбку. Открыв глаза, он все еще продолжал улыбаться, как умалишенный.
— Что происходит? — Донеслось вдруг из-за спины. Подошедшая мама искала на подставке свои туфли.
— Ничего, — отозвалась я.
