— Не сердись, она не говорила напрямую, это был мой обманный маневр.
— Ладно, — я увидела мелькнувший силуэт брата в освещенном окне, — мне пора.
— Значит, не дашь номер, вредина?
— Нет. — Взялась за ручку двери, отворила.
Та открылась совершенно бесшумно. Не то, что в старой восьмерке моего брата, матерой, но такой уютной и милой. Там все бряцало, будь здоров. Он купил себе ее месяц назад за двадцать тысяч рублей и любил теперь едва ли не больше жизни. А теперь все никак не мог дождаться, когда получит права.
— Ма-а-ш!
— Что еще? — Спросила я, покидая его машину и вместе с ней, казалось, весь тот мир, которому не принадлежу.
— Я буду скучать!
Улыбнулась и мягко закрыла дверцу. Ничего не ответила. Пошла, закинув сумку на плечо. А хотелось сказать так много… И все оно было бы лишним, глупым, пустым, преждевременным.
Вдруг, проснусь завтра и пойму, что это был всего лишь сон. Просто прекрасный сон, от которого так звонко поет теперь сердце в груди…
* * *
Жопочно.
С буквой «ш» вместо «ч». Произносится, как жопошно. Это слово я придумала только что, когда восстала с кровати. Нет, не встала, а натурально восстала. Как из ада. Со скрюченными пальцами и руками, тянущимися вперед, будто у зомби.
И тут же бухнулась обратно. Не могу встать, хоть кран вызывай. Потому и жопочно. Сначала ненароком подумала на похмелье. Выпила я вчера немного, но вдруг организм так странно среагировал. Голова тяжелая, как чугунок, ломота во всем теле, нестерпимая боль в шее. Першение в горле такое, будто проглотила веник.
И знобит. По-настоящему знобит, мощно так. Заставляя, подрагивать конечностями и щелкать зубами. Одеялко мое, одеялко, где же ты? Иди сюда, обратно…
— Ма-а-ам… — Голос слабый, сиплый, словно чей-то чужой. Не мой.
Дотянулась до телефона. Семь двадцать. Через десять минут должен прозвенеть будильник. Мама, вероятно, еще дома и собирается на работу.
— Что, дочь?
Это она. В одежде и с сумкой через плечо. Я увидела ее размытое изображение и потёрла ладонями глаза. Точно, так и было, они обильно слезились. Вот зараза! Не хватало только заболеть! И почему именно сегодня?
— Эй, что случилось? — Мама подошла ближе и села на край кровати.
Теперь я видела ее отчетливо. Серый плащ, тонкий розовый платочек на шее, милые кудряшки, собранные в аккуратный завиток сбоку парой шпилек-невидимок. И маникюр! Чтоб мне провалиться, маникюр!
— Отлично выглядишь, — просипела я, натягивая одеяло на самый нос.
— А ты нет, — ее рука коснулась моего лба. — Да ты ведь вся горишь! Машенька!
— Вот блин… — Я попыталась прочистить горло и тут же ощутила нестерпимую боль. Тысячи острых игл впивались в гортань изнутри. Кашлянула. Ой. Будто полоснули скальпелем. Кх-кх..
— Лежи-лежи! Я отпрошусь с работы и посижу с тобой.
— Нет.
— Сейчас вызовем врача!
— Не-не-не-не! Мам, ты чего? — Я решительно отвергала такой план развития событий. Только не врачи, бр-рр-р. — Давай так. Павлик сбегает в аптеку, купит какой-нибудь пакетик, чтобы высыпать в чашку и моментально выздороветь. Хорошо? Деньги в сумке, вон. Там. Хорошо? Со вкусом лимона, апельсина, малины, да любой параши, какая будет, хорошо?
— Маш, это эхо? Или ты сейчас три раза повторила «хорошо»? Похоже, все серьезно. — Она достала из сумки телефон. — Паша убежал на вождение, потом у него занятия. Сейчас принесу градусник, вызову врача. Дочь, ты же пылаешь, как печка!
— Не-не, нет же, не-е-ет. — Прокряхтела я, пытаясь встать. — Нужно сегодня пересдать зачет. Стаси… нислав будет ругаться. А в следующий раз когда? Когда? Когда? Не-не. А работа? Мне выходить с двух. Работать некому.
— Лежи, родная. — Мама похлопала меня по плечу и тут же отвлеклась на телефонный разговор. — Да… Сурикова. Мария Георгиевна. Двадцать. Да…
Все ее слова, как во сне. Сейчас всем им докажу, что я как огурч…огур… огр…
Комната закружилась перед глазами и рухнула на кровать. Точнее я рухнула без сил под сдавленный мамин вскрик. Единственное, что успела заметить, это собственное отражение в зеркале. Бледное тельце в черном спортивном лифчике без косточек, черных хлопковых трусах и со свалявшимся валенком вместо причёски. И глазищи! Красные глазищи, доставшиеся мне явно от дальнего родственника-вампира. Маленькие, окруженные припухшими веками толщиной с палец.
«Кто это? Кто?» — крутилось в голове, пока я, с трудом проглотив таблетку ибупрофена, лежала и ждала, когда она подействует. Бормотала что-то про зачет и, кажется, про Диму. Потому что когда мамины руки гладили меня по спине, его изображение скакало передо мной, как в безумном балагане. Приближаясь, отдаляясь. Приближаясь, отдаляясь.
Я тянулась к нему, он улыбался, но каждый раз приближаясь ко мне почти вплотную, отлетал на несколько шагов назад. И от этих мельканий перед глазами меня тошнило. Снова и снова. Сильнее, сильнее.
— Сейчас вырвет…
— Ой, Машенька, принесу тазик. — Сорвалась мама.
Ииуу… Привет, роллы… фу-у-у… Вчера вы выглядели симпатичнее. Было темно, я закидывала вас, не глядя. Зато сейчас… смотри, не хочу. Все ингредиенты мелким слизким крошевом расползлись по дну таза и воняли кислятиной. И этот горький привкус. Буэ-э. Кажется, эта мерзость была у меня теперь даже в носу.
— Это от температуры. — Раздался через какое-то время чей-то строгий голос над головой. Рядом со мной стояла женщина в синих бахилах поверх грязных малиновых сапог. — Сорок? Плохо сбивается? Сейчас посмотрим.
Я присела, откинувшись на подушки, заботливо уложенные мамиными руками. Надо мной склонилась врач. Орлиный клюв, поддерживающий очки с толстыми стёклами, маленькие щелки серых глаз, тонкие губы, сморщенные в напряжении. И стетоскоп, хищной змеей метнувшийся к моей груди.
Отогнула одеяло, вложила все оставшиеся силы в то, чтобы выпрямиться. Рука со стетоскопом замерла возле моей шеи. Женщину явно беспокоило то, что она видела. Что там? Что? Грудь вывалилась из лифчика? Так и вываливаться особо нечему. Что вы там разглядываете? А?
Опустила глаза и скривилась. Несколько противных красных прыщиков с желтой прозрачной головкой. Один, два. Ерунда. Просто прыщи. С кем не бывает. Ну же, слушайте легкие и проваливайте. Я — живее всех живых!
— Понятно. — Вздохнула врач и приложила ледяной стетоскоп к моей груди.
Что? Что ей понятно? Ух, как холодно! Хватит в меня тыкать этой штукой. Все!
— Дышите.
Да дышу я, дышу! Иначе давно бы сдохла. С такой-то слабостью. Мне бы приле-е-ечь… Кажется, погорячилась. Немного отдохну и буду, как новенькая…
— Спиной. Так. Так. — Через полминуты. — Легкие чистые. Одевайтесь.
