Но на сей раз провинившиеся не собирались отмалчиваться.
– Да что же, – ответил Кротов, – полно еды… Чай, не льдина – эвона! – он махнул рукой в ту сторону, где гомонили птицы.
Штурман выслушал его и невозмутимо ответил:
– Стоило мне уйти, как у вас случилась “эвона”, вы обо всём забыли и завалились спать. Вы обещали мне торопиться. Мы все намеревались охотиться, но стоило вам потерять меня из виду, и тут же началась “эвона”…
– Ты всё! – вдруг отозвался Кротов, обращаясь к Михайлову. – “Не пойду, пока не отдохну!”… А теперь из-за тебя все виноваты.
– А чего меня слушали? – огрызнулся Михайлов. – Шли бы сами…
– Да?.. А тебя, борова, на себе волочь? Так, по-твоему?..
– Тьфу ты!.. – штурман отошёл в сторону, не желая больше слушать их перебранку. Я ждала, что он скажет своё знаменитое: “Вы – не команда, вы – ленивые мулы…” Но он больше ни слова не сказал о случившемся и вёл себя, как будто ничего не произошло. Наверное, не хотел быть окончательно изгнанным из своего рая.
Ещё два дня мы оставались на месте – нужно было отдохнуть, отъесться и отмыться, как мы и мечтали. Стирку решили не затевать, но хотя бы сами кое-как отмылись. С едой нам всемерно содействовали птицы – мы ели мясо, бульоны, яйца во всех видах. Штурман всё это время бродил с винтовкой по острову, то в одиночестве, то вместе с Раевым. На второй день они возвратились из своего похода взволнованными.
– Послушайте, это настоящее открытие, – объявил штурман, созвав нас. – До сих пор я не знал точно, где именно мы находимся… не знал, что это за остров… Но сегодня на берегу мы наткнулись на банку – такая жестянка вроде наших жестянок… Так вот. Там была почта.
Мы все замерли, как будто ждали, что в этой жестянке окажется послание с того света.
– Сначала мы подумали, что эту жестянку выбросило море, но она слишком тяжела для этого… Понимаете?.. Тогда мы предположили, что банка не случайно оказалась на берегу. И представьте: оказались правы. Внутри этой банки, – тут штурман наконец-то достал из мешка свою находку, и все мы придвинулись ближе, чтобы разглядеть её, – оказался флаг… Британский флаг!.. А ещё небольшая бутылка и в ней – записка… – он достал и развернул смятую бумажку. – Здесь написано по-английски, а в переводе значит: “Наша экспедиция высадилась на этой земле, на мысе Мэри Хармсуорт 7 августа 1897 года после того, как покинула мыс Флора. Мы намереваемся пройти на северо-запад, дабы установить наличие земли поблизости от этого мыса, а потом, если удастся, достичь островов Иогансона. Командующий экспедицией Фредерик Джексон”.
Тут штурман обвёл нас таким взглядом, словно этот Фредерик Джексон пообещал ему забрать нас с острова завтра же утром.
– Слава Тебе, Господи! – проворчал Шадрин. – Не одни мы по этим льдам шарахаемся.
Но никто не обратил на него внимания.
– Итак, – в волнении продолжал штурман, – мы на Земле Александры. А это значит, что нам следует продолжать движение на юг, чтобы затем морем пройти к острову Нортбрук. Мы выступаем завтра. И я ещё раз для всех повторяю: кто хочет остаться здесь или идти собственным путём – я никого не держу. Нужно только одно: предупредить.
Разумеется, никто не захотел оставаться на этой Земле Александры. По-моему, только попав сюда, все окончательно поняли, что отрываться от штурмана – смерти подобно. Видимо, наши беглецы воображали себе, что оказаться на суше значило бы оказаться в Петербурге. И только потом до них стало доходить, что они понятия не имеют, где находятся. Когда штурман сказал, что мы на Земле Александры, на мысе Мэри Хармсуорт, они даже притихли и как-то приуныли. Не знаю, какое впечатление на них это произвело. Вероятно, они хотели услышать, что мы в Колпино или в Гатчине.
На другой день мы вышли утром и довольно скоро оказались на южной оконечности острова.
– Это что же, и весь остров? – удивилась я.
– Разумеется, нет, – ответил штурман. – Это всего лишь мыс Мэри Хармсуорт. Но я думаю, что здесь нам стоит разделиться.
Штурман предложил спустить на воду каяки. В этом случае шестеро смогут плыть, а трое пойдут налегке. Разумеется, они пойдут очень осторожно: перевязавшись линем и ощупывая палками снег – впереди опять показался ледник. Встретимся мы у следующего мыса, который виден впереди даже без бинокля. Собственно, это предложение было указанием, потому что из-за беглецов нам пришлось бросить один каяк, так что оставалось два каяка на девятерых. В каяке, самое большее, могут плыть три человека, поэтому троим из нас пришлось идти. Так мы и разделились: штурман, я и Шадрин уселись в один каяк, во втором каяке оказались больной Макаров, Земсков и Фау. Пешком пошли Михайлов и Кротов, во главе которых штурман отправил Раева, как самого толкового. Штурман сказал, что правильнее было бы отправить пешком Шадрина с Макаровым, но поскольку Макаров был болен, а Михайлов с Кротовым не желали расставаться, места распределились именно так.
Плыть с грузом было намного проще, нежели тащить его на себе по льду. Зато стало немного страшно из-за моржей, которые встречались всё чаще. Их огромные злобные морды появлялись вдруг над водой, точно угрожая в любую минуту пробить каяк бивнем. Я невольно вспоминала капитана, настойчиво рекомендовавшего нам тащить на себе вельбот. Пожалуй, с вельботом мы бы не ушли далеко. Зато плыть было бы не в пример приятнее. Каяки – уж очень лёгкие и неустойчивые лодки, плывёшь на них с ощущением, что вот-вот перевернёшься. Правда, штурман был доволен и уверял, что каяки превзошли его ожидания. Несколько раз он принимался сокрушаться из-за оставленного нами каяка – ведь на трёх мы вполне смогли бы разместиться все вместе и плыть вдоль берега до самого мыса Флора. Но нам пришлось разделиться и плыть от мыса к мысу, встречаясь с береговой партией и устраивая ночёвки.
Моржи, как бдительные стражники ледяных морей, провожали нас не то подозрительными, не то удивлёнными взглядами, и вид у них был такой, как будто под водой они пожимали плечами. То и дело появлялась усатая, сморщенная морда и смотрела на нас как на невиданных чудовищ, вторгшихся незваными гостями в чужое царство.
Все мы страшно устали, всем хотелось поскорее завершить путешествие и никогда не видеть больше ни моржей, ни льда, ни каяков… Но когда мы делали остановки на обед или на ночь, мне казалось, что береговая партия, выйдя из-под влияния штурмана, что-то затевает. Всякий раз у них был такой вид, как будто они только что поругались – они даже избегали смотреть друг на друга и разговаривать.
Возможно, кому-то из них наскучило идти гуськом и ощупывать палками снег, отчего между ними начались пререкания. А может, им надоело идти и они жалели, что ушли с мыса Хармсуорт. Штурман как будто ничего не замечал или делал вид, что не замечает – уж очень, по-моему, надоели ему ленивые, безответственные, недальновидные люди, больше похожие на непослушных детей.
Штурман не собирался разбивать лагерь, не дойдя до мыса Флора. Береговые боялись терять его из виду, чтобы не пропасть без него во льдах. Но чувствовалось, что с каждым днём они были всё более недовольны. Причём Раев был недоволен Михайловым и Кротовым, а те, как и в прошлый раз, лениво переругивались. Наверное, воду опять мутил Михайлов – пожалуй, самый ленивый человек из нашей команды. На каждой стоянке он был всё мрачнее и мрачнее, делать что-либо решительно отказывался, только сразу ложился, ел, когда его подзывали к костру, потом снова ложился.
