Узнавший о происшествии штурман вышел из себя, так что я думала, он отправит бедных Михайлова и Кротова следом за утонувшей винтовкой. Мы ещё раз прослушали, что все мы – разгильдяи, лодыри, тупые мулы, и что наши “бекасы” гораздо сообразительнее и проворнее нас самих, потому что “бекасы” ни за что не утопили бы оружие, при помощи которого добывают себе пищу. Потом, воздев руки к небу, штурман вопрошал, кто надоумил нас отправиться в Арктику, какой злой гений внушил нам эту нелепую мысль. Оказалось, что, по наблюдениям штурмана, самое большее, на что каждый из нас может рассчитывать – это быть пастухом. Все мы – все девять пастухов – слушали штурмана молча, как будто он читал нам лекцию по философии. И если бы у нас оказались при себе тетради, мы бы наверняка записывали за ним. Каждый оставался на том месте, где застал его голос штурмана – я стояла рядом со своим возком, Раев упирался коленом в ящик с провизией, Земсков сидел на снегу… Не знаю, кто о чём думал, но я пыталась вообразить, что ждало бы меня, утопи я секстан. Уверена, что не одной мне штурман внушает благоговейный ужас, так что наверняка все думали примерно о том же.
Выпустив пар, штурман ушёл. Вернее, уйти здесь некуда, так что он просто отошёл подальше от нашего становища и скрылся за ропаками, которые в последнее время стали грязными и почему-то обвешанными водорослями. Когда он ушёл, мы, не глядя друг на друга, занялись огнём и обедом – прежде всего надо было обсушить и накормить наших купальщиков.
Но опрокинутый каяк и винтовка-утопленница были только началом наших приключений. На следующий день вернулась вдруг снежная слепота. На какое-то время мы даже забыли о ней, и вот – новый приступ. Глаза болят и слезятся, открыть их невозможно, всё вокруг расплывается, мир выглядит как размытый акварельный рисунок. Но и слепые, мы намеревались и дальше продолжать путь, пока штурман не объявил, что не желает быть слепым вождём слепых, и поход наш был остановлен. Штурман сказал, что необходимо дать глазам отдых, и велел всем заболевшим оставаться под тентом, а здоровым – отправляться на охоту. Он и на сей раз оказался прав, потому что охотники притащили тюленя, и после двухдневного вынужденного “поста” на сухарях и бульоне Скорикова мы снова ели свежую мясную похлёбку.
Но несмотря на то, что мы основательно подкрепились и дали глазам отдых, случилось худшее, что могло случиться. Не знаю, что послужило тому причиной: недавний ли приступ бешенства у штурмана, какое-то помешательство или наваждение, но после двух дней отдыха мы обнаружили утром, что Шадрин и Макаров, которых не задела в тот раз снежная слепота, забрав мешок сухарей, остававшуюся у нас винтовку с патронами, лучший бинокль, лучшие лыжи, единственные часы и вообще всё лучшее, что было у нас, исчезли. Из оружия у нас оставались дробовка и магазинка с горсткой патронов. В наших условиях это мало. Очень мало.
Именно они – Шадрин и Макаров – не так давно уговаривали штурмана всё бросить и продвигаться к острову налегке. Штурман их выслушал и ответил так:
– Если вы хотите добраться до мыса Флора, то имейте в виду: никакого “легка” у вас не получится… Провизия, – начал он загибать пальцы, – секстан, хронометр… Да мало ли необходимых вещей?.. Всё бросить просто невозможно. Не в руках же нести сухари и хронометр!.. А что если, подойдя к острову, мы наткнёмся на воду? А?.. Вот ты, Макаров, скажи мне: как сможешь перебраться на сушу?..
Макаров, понятно, молчал. А штурман продолжал:
– Нет, чёрт побери, не валяйте дурака!.. Осталось немного – вот он, остров, – и штурман указал рукой на землю, которая в ту пору была уже видна не как розовое облачко, а вполне определённо. – Наберитесь терпения, вы не дети. И я не позволю вам подвергать всех опасности. А бросить каяки – это и значило бы подвергнуться опасности.
Как и всегда, со штурманом было сложно не согласиться. В самом деле, а ну как, подойдя к острову, мы увидели бы перед собой огромную майну? Как же можно будет преодолеть воду без каяков? Но у этой парочки – Шадрина и Макарова – просто не хватило терпения. Макарова я как-то плохо знала, но Шадрин всегда казался мне рассудительным и спокойным. Никак я не ожидала, что он будет способен на такой странный поступок. Желание попасть на вожделенный остров пересилило всё остальное – и солидарность, и порядочность, и даже честь. Теперь, когда земля так близко, они не захотели больше ждать и подчиняться неправильным, как им, конечно же, казалось, приказам штурмана. Зачем с трудом тащить неподъёмные нарты по рыхлому снегу, когда можно добежать до острова, где полно птицы, яиц, где можно устроить баню и просто насладиться твердью?.. Они не выдержали, не смогли совладать с собой и, ограбив нас, ушли. Единственное, чего они не понимают по своей глупости и дремучести, что без штурмана на острове они пропадут быстрее, чем можно себе представить.
Теперь уже не только штурман, но и все мы были в бешенстве. Земсков предложил отправиться по следу и, догнав, расстрелять обоих. Но штурман, желая, несомненно, того же, сказал:
– Не стоит… Они уже далеко, и если мы помчимся за ними, то вернуться обратно и найти становище будет очень непросто. А догнать мы их вряд ли догоним… Хуже всего, что придётся бросить один каяк. А два каяка на семерых… – он покачал головой. – Одни нарты и палатку тоже придётся бросить – всё это мы не утащим. Что ж, по крайней мере, идти станет легче.
Я снова поразилась этому человеку. Ведь не было никакого сомнения, что он задыхался от ярости. Но он знал, что должен держать себя в руках, когда все вокруг неистовствуют и улюлюкают. В таких условиях кто-то обязательно должен оставаться спокоен, иначе люди вопьются друг другу в глотки. Если бы не штурман, наша экспедиция непременно развалилась бы. Мы бы разбрелись по этому льду, потеряли бы друг друга и, разъединённые полыньями, кончили бы голодной смертью. Когда все мы, включая меня, горели жаждой мести, только штурман сумел сохранить хладнокровие и предотвратить опасную и ненужную погоню.
Немного погодя, за обедом, когда, очевидно, утих первый и самый сильный приступ гнева, штурман сказал, пережёвывая тюленью котлету:
– В жизни своей не видел более глупого поступка. О чём они думали? Об острове?.. Ну и что дальше? Куда они пойдут на этом острове?.. Ведь они понятия не имеют, где находятся… Да и зачем было воровать и рисковать нарваться на суд Линча, когда я сто раз повторял, что никого не держу… Я и сейчас повторяю: если кто-то хочет уйти, не нужно делать этого так позорно. Возьмите свою долю провизии и ступайте с Богом. Для того чтобы уйти, не нужно становиться предателем и вором… Почему-то многим легче украсть и сбежать, чем сказать “нет”.
Он обвёл всех взглядом, но никто больше не хотел уходить. Кажется, все отлично понимали: только штурман знает, как и куда нам идти.
– Вы должны знать и помнить, – продолжил он, – никто из вас ничем мне не обязан, никто не должен мне подчиняться. Я никого не звал за собой, когда уходил с “Княгини Ольги”, поэтому каждый из вас в любой момент может отправиться в самостоятельный путь. И для этого необязательно становиться вором.
Мы все жевали свои котлеты молча и, точно как и в тот раз, когда Михайлов и Кротов утопили винтовку, а штурман назвал нас “пастухами”, избегали почему-то смотреть друг на друга.
