Ваша О.»
* * *
Примерно через месяц пришли ещё два письма. Отправлены были оба из Хабарова одним днём, поэтому Аполлинарию Матвеевичу пришлось сначала вскрыть оба конверта, чтобы по дате, указанной рядом с подписью, понять, в какой последовательности письма должны быть прочитаны. Наконец во всём разобравшийся и удобно расположившийся за письменным столом Аполлинарий Матвеевич отложил одно письмо в сторону и принялся за чтение другого.
«Дорогой мой Аполлинарий Матвеевич! – уже традиционно начинала Ольга. – Вот я и плыву к Северному полюсу. За это время я успела кое-что узнать о самом полюсе. Да и вообще мои представления о географии заметно расширились. Я с лёгкостью обращаюсь с картой, познакомилась с секстаном и хронометром, даже ветер обрёл для меня все свои имена. И отныне нет просто ветра, а есть зюйд-зюйд-ост или норд-вест. Мне ужасно интересно и приятно узнавать всё это. А ещё я теперь знаю всех, кто когда-либо предпринимал попытки покорить полюс. Когда-нибудь расскажу Вам о Нансене, герцоге Аббруцком или американце Фиале. Но с самым большим удовольствием я буду рассказывать о капитане Дубровине. Вот уж поистине бог северных морей! Не сомневаюсь, что полюс ему покорится. Хотя здесь, кажется, не все так думают.
Сейчас мы плывём на восток. Следующая наша остановка – становище Хабарово. Говорят, там можно отправить почту. Кстати, это будет последнее место, где можно отправить почту. После Хабарова начинается ужасное Карское море, название которого, как рассказывают, переводится с языка самоедов как “мешок со льдом”. Это оттого что море, действительно как мешок, набито льдом зимой и летом. Становищ мы уже не встретим и в следующий раз цивилизацию увидим только в Архангельске. То есть по завершении нашей экспедиции.
Пока же мы идём к Хабарову, я буду писать Вам о том, что со мной происходит. И может быть, отправлю даже несколько писем. Итак, на “Княгине Ольге” я – помощник. Я помогаю всем поддерживать порядок и вести учёт. Кроме кухни и аптечки мне доверили фотографировать и, скорее всего, доверят секстан, пока что я веду только запись определений. Я накрываю на стол и разливаю чай, ухаживаю за больными, если таковые случаются, и чиню одежду, когда бывает необходимость. Бывает – стою за штурвалом. Как выяснилось, помощник нужен всем и везде, так что я нарасхват. Все относятся ко мне уважительно, одни называют Ольгой Александровной, другие – барышней. Никто не сквернословит при мне, и непристойностей я тоже не слышала ни разу. В этом странном предприятии среди странных людей я чувствую, что исцеляюсь. Примерно с того времени, как заболел Сергей, я и сама была как будто больна. Только в монастыре мне стало немного легче. А вот сейчас мне кажется, что я окончательно выздоравливаю и думаю только о том, как-то встретит нас Карское море.
Никогда бы мне не пришло в голову, что стану – не матросом, конечно – но в любом случае, моряком. Впрочем, капитан Дубровин считает, что женщины вполне могут быть полезны флоту. Моим примером он решил подтвердить своё мнение. На днях, когда я хлопотала на кухне вокруг сушёных ягод – черники и вишни, – ко мне вдруг подскочил наш повар Иван Зуров, замахал руками и зашептал что-то вроде:
– Пойдёмте, барышня… да скорее же… это до вас касается…
Я оставила ягоды и поспешила за Зуровым. Он почти бежал впереди и всё время размахивал руками, чтобы я не отставала. Сначала я не понимала, что всё это значит. Как вдруг он остановился, и я увидела, что он привёл меня к капитанской каюте. Здесь он, зачем-то прижавшись к стене, приложил палец к губам. Наверное, вид мой выражал недоумение, потому что он попытался объяснить мне что-то жестами, всё время указывая на дверь капитанской каюты. Но я всё равно не понимала, что ему нужно. В каюте между тем шёл какой-то напряжённый разговор, и я невольно стала прислушиваться. Говорили двое: капитан и штурман.
– …Вы даёте мне слишком много советов и выражаете слишком много недовольства… – услышала я голос капитана Дубровина.
– Я, Георгий Георгиевич, имею полярный опыт несколько больше вашего, – отвечал ему штурман Бреев, – и лишь поэтому иногда позволяю себе высказывать некоторые соображения. Другими словами, я исхожу из того, что мой опыт может показаться и оказаться полезным как для всего экипажа, так и вообще для экспедиции…
– Но сейчас-то вы чего от меня хотите? – недовольно спросил капитан.
– Я всего лишь предлагаю высадить её в Хабарове. Признаюсь, я был крайне удивлён, когда узнал, что вы позволили ей плыть дальше…
Тут Зуров зашевелился и стал делать мне знаки – широкое лицо его пришло в движение, как будто кто-то дёргал за невидимые нити. И тут только я сообразила, что там, за дверью, речь идёт обо мне, а Зуров нарочно привёл меня сюда подслушивать.
– Я позволил ей плыть с нами, – продолжал тем временем капитан, – и вдруг высажу посреди тундры, неизвестно где и неизвестно с кем? И это вы называете “полезным советом”? Всю оставшуюся жизнь я буду терзаться о судьбе этой несчастной девушки. А если с ней и в самом деле что-то произойдёт, это именно я, благодаря вашему “совету” стану её… губителем…
– Из Хабарова она уедет с первой же почтой, и ничего с ней не произойдёт…
– Вы не можете этого знать, штурман! И потом, вам хорошо известны мои взгляды… Вы читали мою книгу… Чем не прекрасная возможность подтвердить теорию практикой?.. И потом… Вы же знаете, что рук действительно не хватает…
– Да, – раздражённо отвечал штурман, – мне известны ваши взгляды, и я отлично знаю вашу книгу. Более того, я ничего не имею против женщин и даже женщин на корабле – у меня нет предрассудков. Но плаванье плаванью рознь!.. Простите, что я говорю об очевидных вещах, но женщины… м-м-м… создания слишком хилые. И руки такого сорта могут принести больше хлопот, чем пользы… Тем, кто занят нелёгким трудом, хилые люди не способны принести ничего, кроме лишних хлопот, избежать этого можно только одним путём – не приближать к себе хилых людей… Простите ещё раз, что я вынужден…
Но тут с другой стороны коридора послышались голоса. Зуров опять замахал на меня руками и сам как-то на цыпочках помчался в сторону камбуза, так что я только поспевала за ним. Заскочив в камбуз и отдышавшись, я сказала Зурову:
– То, что мы сделали – это ужасно.
Он смотрел на меня, как будто я говорила по-китайски.
– Мы подслушивали, – объяснила я, – и это ужасно.
– Но они собираются списать вас на берег! – воскликнул Зуров.
И добавил страшным шёпотом:
– В тундру!..
– Даже если бы они собирались сбросить меня за борт, подслушивать было бы мерзко, – заявила я Зурову и немного залюбовалась собой. В то же время я чуть не расхохоталась, глядя на Зурова. Теперь у него был такой вид, словно я на его глазах переплыла море туда и обратно. По-моему, он человек неплохой, во всяком случае, совершенно безвредный, хотя и любопытный сверх всякой меры. Когда я в камбузе, он пытается выспросить у меня, кто я и почему решила плыть на полюс. Я уже опасаюсь откровенничать, но всё-таки кое-что о себе рассказала. Например, историю моего крещения и последующего изгнания из дома. А поскольку Зуров не просто верующий, но даже и набожный, моя история произвела на него сильнейшее впечатление. Несколько раз он просил рассказать об “Иоанне Дамаскине”, а узнав, что книгу я всегда вожу с собой и что поэтому сейчас она на “Княгине Ольге”, выразил желание всенепременно прочесть эту поэму. На судне есть небольшая библиотека, и мы договорились, что если Зуров не найдёт книгу там, то возьмёт почитать у меня. Он как-то особенно проникся ко мне, узнав о моём крещении и последующем за крещением изгнании. “Как в Писании…” – несколько раз мечтательно повторил он.
