Вы, должно быть, помните, как ещё из Москвы я писала Вам об актёре Владимире Туманове. В Москве живёт его тётушка, устроившая как-то бал в пользу экспедиции капитана Дубровина. Дубровин задумал добраться до Северного полюса и водрузить там российский флаг. По пути он намеревался изучать моря и сушу. Он торопился, желая попасть на полюс раньше норвежцев, и на балу в Москве, помню, даже сказал тост о том, что норвежцы хотят оставить честь открытия полюса за собой. “Но и мы пойдём и докажем, что способны на этот подвиг!” – сказал он тогда под овации. Но правительство не выделило ему средств, потому что сочло экспедицию ненужным риском. Тогда Дубровин решил собрать денег самостоятельно и снарядить экспедицию на пожертвования, о чём были даны объявления в газетах. Со всей страны стали приходить деньги. Но, как ни странно, присылали в основном небогатые люди. Какие-то состоятельные дамы помогли ему выступить с лекциями, а кто-то, как тумановская тётушка, устраивал балы. Там желающие опускали деньги в корзины, покупали разные пустяки – всё шло на экспедицию. В результате сумма собралась не очень-то значительная, но капитан Дубровин сумел купить судно, провизию, топливо, собрать команду и даже приобрести собак. К слову, собаки – это ещё одна диковина; во всяком случае, я никогда прежде не видывала такое количество псов, собранных в одном месте. При каждом удобном случае они поднимают лай и норовят вцепиться друг в друга. Мы нарочно ходили полюбоваться на них. Может быть, об их повадках я напишу особо.
Возвращаясь к капитану Дубровину, должна сказать, что это необыкновенный человек. Когда я видела его в Москве, он казался мне небожителем. А ведь я тогда даже танцевала с ним! И вдруг мы плывём на одном корабле, и он даже помнит меня… А ведь сколько всего случилось за это время, я как будто прожила несколько жизней с тех пор. Он очень приветлив и вежлив, я не слыхала, чтобы он кому-нибудь сказал грубое слово. Со мной он говорит запросто, как с равной. Говорят, что он тоже из простого сословия, потому и носит серебряные, а не золотые погоны и пуговицы на кителе. Команда любит его без памяти, а все пассажиры уважают безмерно. Он высок и широк в плечах, у него весёлые голубые глаза и по-детски счастливая улыбка.
Ещё в Москве, до того, как случилась вся эта история с Садовским, я видела объявление в “Новом времени” о подписке. Потом я совершенно забыла об этом, да и не до того мне было. И вот, вообразите моё удивление, когда, только покинув стены своего узилища, я услышала от мальчишек-газетчиков о капитане Дубровине. Из-за него я купила газету, а после зашла с газетой в кондитерскую. И тут передо мной возник Туманов. Оказалось, что он нарочно приехал повидать меня и тут же сделал мне предложение. Правильнее было бы сказать, что он напомнил мне о своём предложении, сделанном ещё в Москве. Но когда я теперь думаю о предложениях рук и сердец, о замужестве и вообще о мужской или женской природе, то чувствую прилив морской болезни. Я не знала, как сказать об этом Туманову, но лишь только я в смущении отвела глаза в сторону, как Туманов сам подсказал мне ответ. “Неужели вы собираетесь в монастырь после всего?” – спросил он меня. И я с благодарностью ответила ему: “Да”. После этого я действительно, как Вы знаете, отправилась в монастырь в Москву. И, возможно, провела бы там остаток дней, если бы только нашей матушке не пришла в голову идея заняться махинациями с векселями. Она уверяла, что делала это не для себя лично. Так оно и было. Но оказались втянуты я и мать Филофея, которая измучилась сознанием своей преступности. Мы не только подделывали векселя, но и поставлены были охранять одну несчастную, которую сначала чуть было не обобрала бывшая гувернантка, а потом и наша матушка. Мать Филофея была готова сбежать из монастыря, но всё медлила, поскольку не была уверена в правильности такого поступка. И вот однажды мы узнали, что наша шайка раскрыта.
Помню, я думала тогда, что если меня опять отправят в тюрьму, я этого не переживу, что не хочу становиться заправской лиходейкой. Я стала подумывать об уходе из монастыря и воображала себя странницей и христарадницей – всё равно, лишь бы не тюрьма. Я старалась не злиться на матушку, втянувшую нас в свои дела, но у меня не всегда это получалось.
И вот тогда произошло настоящее чудо. Теперь уже на улицах Москвы я снова услышала от мальчишек-газетчиков о капитане Дубровине. Они кричали, что капитан отправляется в плавание 10 июля, то есть совсем скоро. В газете сообщалось, что прежде чем идти на полюс, капитан приглашает всех желающих совершить увлекательное путешествие. Судно берёт курс на запад, огибает Скандинавский полуостров, в Архангельске высаживает пассажиров и отправляется на восток. Дальше было написано, что в планах экспедиции – произвести исследования восточного побережья Новой Земли и, возможно, зазимовать в одном из заливов. Потом пройти на северо-запад к Земле Франца-Иосифа, откуда уже на собаках добраться до Северного полюса. Там, на верхушке Земли будет водружён флаг Российской Империи, после чего экспедиция вернётся в Архангельск, везя на Родину материалы исследования и вечную славу.
Как выяснилось позже, экспедиции решительно не хватало средств. Но капитан Дубровин не мог более ждать, зная о том, что норвежцы собираются к полюсу. Несколько лет назад знаменитый Фритьоф Нансен уже пытался достичь вершины Земли, но потерпел неудачу. Эту попытку его соотечественники намереваются повторить в ближайшее время. Вот почему капитан Дубровин торопился. Но к сожалению, не только правительство, но и те, кто просто мог бы помочь снарядить экспедицию, остались к ней совершенно равнодушными. Судно, как я поняла со слов команды, нуждается в ремонте. Конечно, оно может плыть и так, но было бы лучше провести ремонт перед таким ответственным путешествием. Однако денег на этот ремонт так и не нашлось, а ждать следующего года опасно – ушлые норвежцы так и рвутся к полюсу. И капитан Дубровин принял решение не дожидаться ремонта. Но даже и без ремонта каждая копейка у него на счету. Поэтому он и объявил, что приглашает всех желающих в путешествие вокруг Скандинавии. На судне довольно свободных кают, где могли бы разместиться пассажиры. Билеты – должна сказать, весьма недешёвые – продавались прямо на “Княгине Ольге”.
Так вот, просмотрев газету, я сказала Филофее:
– Я знаю, куда мы поедем.
– Куда же? – испугалась она.
– Для начала – в путешествие вокруг Скандинавии. А там – видно будет…
Филофея молчала и смотрела на меня с ужасом и восхищением.
– Вот что, мать Филофея, – сказала я, – не смотри так на меня. Поедем вместе и всё!
– Ой… что ты… – она страшно переполошилась и даже забегала по нашей маленькой келье.
– Да ничего такого – поплывём вокруг Скандинавии, потом вернёшься и делай, что хочешь. Захочешь – вернёшься в монастырь. А нет – так придумаешь потом… Словом, едем!..
– Да откуда же у меня деньги на билет?! – воскликнула Филофея.
– Деньги есть у меня, и я тебя приглашаю. Когда ты ещё сможешь совершить такое путешествие!.. Ну давай думать, что это паломничество, что ты едешь посмотреть на других христиан. Что тут плохого?..
Она не сразу согласилась, но всё-таки мне удалось уговорить Филофею. Я видела, что она разрывается между желанием ехать посмотреть мир и чем-то, что сдерживает её: страхом дороги, предстоящим светским житьём, боязнью людей. Она даже в Москве побаивалась ходить по улицам. А больше всего боялась людей с красными бантами и флагами. Завидев красный флаг, она всегда крестилась и старалась шмыгнуть куда-нибудь в переулок.
